"Анатолий Павлович Злобин. Наводка на резкость" - читать интересную книгу автора

проносились поезда, зовя меня в неведомые, абстрактные дали.
Я заядлая урбанистка первого поколения. Мне вонючий гараж под окном
милее лесной опушки, воспеваемой поэтами. Все урбанисты сейчас заболели
березовой ностальгией, но я этой модной болезнью никогда не страдала.
Куда деваться, коль я уже избалована моим Ленинградом? Что есть
вершина человеческой цивилизации? Заводы, домны, шахты? Их все время
достраивают, модернизируют, а в конце концов неизбежно снесут, чтобы
поставить на их место еще более огромные корпуса. Нет, это не заводы и не
шахты. Тогда, может быть, гидростанции, затопившие лучшие земли, отнявшие у
рыбы ее вековые пути? Прекрасное не должно причинять вред. А лучшее, что
создано на земле цивилизацией, это города. Они стоят веками, перешагивают в
другое тысячелетие. Слава богу, Волгодонск не кичится своей уникальностью.
Он довольствуется скромным положением серийного города, сошедшего с
домостроительного конвейера. И потом - разве это город? Это жалкий эмбрион
города, и еще неизвестно, кого примут на свет повивальные бабки, мальчика
или девочку?
С утра я влезаю в резиновые сапоги и топаю вдоль забора. Ночью прошел
дождь, правда небольшой, грязи всего по щиколотку. Но она такая жирная,
въедливая. Долго стою на остановке, ибо автобусы подходят набитые битком, а
я не такая резвая, чтобы соперничать с молодыми парнями и девчатами,
спешащими, как и я, на смену.
Хорошо, я втиснулась, доехала до своего корпуса, двадцать минут
отмываю сапоги. Вечером все повторяется в обратном порядке с добавлением
второй серии в виде магазинных очередей. Я стала жаловаться Григорию:
грязно, далеко. Хорошо, он пошел к начальству - и скоро мы перебрались в
новую квартиру на проспекте Строителей, седьмой этаж, где из окна не видать
ничего, кроме горизонта, а лифт работает только по четным дням.
Мне начали сниться ленинградские сны. Я иду по Литейному проспекту под
дождем. В правой руке у меня зонтик, в левой сумочка - и больше ничего, как
легко шагать. А дождь чисто ленинградский, обложной, знаете, такой
бисерный, асфальт матово блестит. Я иду и удивляюсь про себя: зачем это я
надела вечерние туфли на высоком каблуке за 45 рублей, ведь я промокну,
надо было надеть уличные, на микропорке. Но я почему-то не промокаю, это же
сон, подошла к остановке, меня догоняет троллейбус, светлый, красивый,
свободный. Дверцы с легким шорохом распахиваются, приглашая меня, но я не
спешу садиться, мне так хорошо пройтись под дождем, снова шагаю по
блестящему асфальту мимо светлых витрин.
Ах, зачем этот жестокий сон, зачем я жила в Ленинграде? Григорий
почувствовал мою антипатию к Волгодонску, пытался меня развлечь, но у нас
даже кинотеатра нет, а ехать в старый город - это все равно что совершить
путешествие за три моря.
Мы поехали в отпуск к морю. Юру отправили в лагерь. Но ведь жизнь
состоит не из отпусков - наоборот, отпуск есть исключение из жизни, а
дальше снова трудовые будни, снова резиновые сапоги - и бурые струи воды
стекают в раковину.
Григорий увлекся рыбалкой, я ушла в книги, начала организовывать
заводскую библиотеку. Разослали письма писателям, многие откликнулись, я
пробивала фонды.
К нам все время приезжают представители культуры, мы сейчас в моде.
Правда, чаще всего это получается поверхностно, но все же. Однажды я