"Анатолий Павлович Злобин. Бонжур, Антуан! (Повесть) " - читать интересную книгу автораконтинентами. Некоторые мои марки отмечены даже в швейцарском каталоге. У
меня самая полная "Австралия" в Бельгии. Одна эта "Австралия" стоит около ста тысяч франков. "Вот, оказывается, кто он! - мысленно улыбнулся я. - Только о деньгах и толкует. Пригласил меня на приморскую виллу и тут же испугался, что может понести расход". У меня с собой были марки, я достал пакетик. Черный монах с жадностью ухватился за серию "Космос", а мне предложил на выбор пять современных "Австралии". Я подошел к камину. Под распятием висела большая фотография, изображавшая представительного мужчину в генеральской форме, рядом еще портреты в парадных мундирах, семейная группа с детьми, полковник на коне. - Занятные фотографии. Тут и автографы есть. - Да, они мне дороги, - ответил он, подходя к камину. - Посмотрите, вот личный автограф Николая Александровича. - Николай Второй, его автограф? - я был несколько озадачен: что-то до сих пор мне не попадались птеродактили-монархисты. - Вы не ошиблись. Мы были близки с царствующей фамилией. Трехсотлетняя династия, одна из древнейших в Европе, и - подумать только - такой трагический конец... - А это кто? - продолжал допытываться я, указав на центральную фотографию. - Мой дядя, барон Петр Николаевич Врангель, генерал армии его императорского величества. же поправился: - Простите, что я так о вашем родственнике. Он снисходительно улыбнулся. - Если хотите, его действительно вышибли, как вы изволили выразиться, но я до двенадцати лет воспитывался в его доме и смею утверждать, что это был высококультурный человек, честный и благородный. В двадцать втором году он приезжал сюда, провел неделю в этих стенах. Он подарил мне тогда этот значок. - Монах показал на медный крест, покрытый черной эмалью. - Видите надпись: "Лукул". Так называлась личная яхта Петра Николаевича. Значок выпущен всего в нескольких экземплярах, ему цены нет. Дядя умер в Брюсселе совсем молодым, сорока девяти лет от роду. Воздух в комнате становился все более спертым, пыль лезла изо всех углов, першило в горле. Захотелось на свежий воздух. Можно было просто распрощаться и уйти, но я еще должен был задать монаху несколько вопросов. - Может, выйдем во дворик, - предложил я, выглянув в окно: там были столик и скамья. С холмов тянуло свежестью. Холмы толпились по горизонту, разбегались в обе стороны. А по холмам - поля, перечеркнутые изгородями, купы ближних и дальних рощ, ленты дорог с поспешающими машинами, светлые пятна домов и сараев - вполне житейский и суетный вид. Но даже и здесь, на воздухе, старец казался пыльным и замшелым. Зато я вздохнул свободно. - Разрешите задать вопрос, Роберт Эрастович, для меня, можно сказать, решающий: что вы знаете про особую диверсионную группу "Кабан"? - Кажется, ваш отец был в этой группе? - уточнил он, глядя на меня внимательным взглядом. - И вы хотите теперь найти живых свидетелей? |
|
|