"Александр Зиновьев. Русская судьба, исповедь отщепенца" - читать интересную книгу автора

автора. Я это делал не из пренебрежения к другим авторам, писавшим на темы о
коммунизме, а просто в силу условий моей жизни и работы, далеко не
благоприятных для научного педантизма. Я просто не имел возможности
обзавестись таким "научным аппаратом". Да он мне и не требовался. Во время
жизни в России материал для наблюдения был в изобилии перед моими глазами.
Работы других авторов, которые мне приходилось читать, ничего не давали мне
для понимания этого материала или даже мешали, отвлекая внимание в
направлении проблем, чуждых изучавшемуся мною материалу.
В этой книге точно так же будут отсутствовать ссылки на источники и
документы, обычные в мемуарной литературе. Это, конечно, большой недостаток
книги. Но я, к сожалению, не мог его избежать. Я не смог даже
воспользоваться теми, касающимися меня материалами, которые появлялись в
западной прессе. Ко мне приходила лишь часть из них, а я не прилагал усилий
к тому, чтобы приобретать другие. На обработку их потребовалось бы время,
какого у меня не было. К тому же мое собственное понимание мотивов и
характера моей деятельности лишь в исключительных случаях и лишь отчасти
совпадало с тем, как об этом писали мои критики. А вступать в самозащитную
полемику с ними было бы равносильно тому, чтобы заново переписать мои книги:
яснее и проще писать я уже не способен.

В ГЛУБИНЕ И ЗА КУЛИСАМИ ИСТОРИИ

Моя жизнь не годится для обычных мемуаров еще и по той причине, что я
никогда не занимал высоких постов. Когда мне предоставлялась возможность
подняться хотя бы на одну ступеньку иерархической лестницы, я отказывался от
этого сам или меня сбрасывали с нее вниз, видя во мне отсутствие некоей
субстанции власти или наличие чего-то ей противоположного. В армии меня
избегали повышать в должности, так как я подавал команды, как "гнилой
интеллигент" (так оценил мое командование командир полка), хотя в других
отношениях я был образцовым солдатом и офицером. Во мне все противилось
тому, чтобы навязывать свою волю другим. Я не мог наказывать провинившихся
подчиненных, скрывал их проступки и часто делал за них сам то, что они были
обязаны делать. Я согласился стать заведующим кафедрой в университете лишь
на том условии, что всеми административными делами будет заниматься мой
заместитель. Я вздохнул с облегчением, когда меня освободили от этой
должности. В начале войны случайно получилось так, что меня вытолкнули на
роль командира отряда из нескольких десятков человек. Это произошло потому,
что я был единственным, кто не снял знаки отличия командира (я был
сержантом). Я чувствовал себя прекрасно, пока надо было решить "шахматную"
задачу, т. е. наилучшим образом выполнять задание - выбить немцев с
территории, где находилась база горючего, и поджечь эту базу. После
выполнения задания инициативой овладел какой-то ловкий проходимец, и я не
стал с ним конкурировать. Очевидно, мой индивидуализм с самого начала жизни
был настолько глубоким, что исключал стремление к подчинению других людей.
Я всегда был образцовым учащимся, служащим и работником не из желания
повысить мою социальную позицию, а из повышенного чувства собственного
достоинства. Последнее проявлялось не только в позитивной, но и в негативной
форме, например в бешеных вспышках, когда кто-нибудь пытался меня унизить
или навязать мне свою волю, не связанную со служебными обязанностями или
превышающую меру деловых отношений. Эту черту моего характера замечали сразу