"Александр Зиновьев. Русская судьба, исповедь отщепенца" - читать интересную книгу автора

хотел бы увидеть посторонний наблюдатель, и без тех пикантных деталей, какие
любопытно было бы узнать читателю. Это происходит не потому, что автор хочет
изобразить себя в наилучшем виде или ввести в заблуждение читателя, а в силу
особенностей самой формы исповеди. В моей исповеди, в частности, сыграли
роль такие сдерживающие причины.
В моей жизни случались события, о которых я не буду рассказывать никому
и никогда. Часть из них касалась не только меня, но и других. Я связан по
отношению к ним обетом молчания и священной тайны. О других мне больно или
стыдно вспоминать. Я умалчиваю о них не из страха показаться грешником.
Такого страха у меня нет. Я готов признать греховность всей моей прожитой
жизни. И упоминание о нескольких мелких грехах вряд ли изменило бы общее
впечатление. Я умолчу о таких грехах из чисто вкусовых соображений. Я считаю
просто неприличным говорить о них, как считаю неприличным рассказывать о
приключениях в туалете или в кровати. Если хотите, я просто старомоден,
причем из принципа.
Мне часто приходилось наблюдать и испытывать на себе проявление самых
гнусных качеств человеческой натуры. Многие люди причиняли мне зло. Я очень
рано постиг, что именно имел в виду Лермонтов, когда в одно из самых
прекрасных в русской литературе стихотворений включил слова "друзей клевета
ядовитая". Но сам я не рассматривал в качестве личных врагов даже тех, кто
по долгу службы или по призванию писал на меня доносы, клеветал,
преследовал, чинил всяческие неприятности. Я никогда на личное зло не
отвечал злом. Я знаю, что самим фактом своего существования и деятельности я
вызывал раздражение и негативные эмоции у многих людей. Но этот аспект жизни
не подлежит моральной оценке. Я всегда смотрел на зло, причиняемое мне
людьми, как на проявление свойств самого строя жизни людей, использующего их
лишь как свои орудия. В противоположность тем, кто персонифицирует
социальные причины, я впадал в другую крайность - социализировал даже такие
поступки людей, которые были продиктованы индивидуальными страстями. Моим
главным контрагентом с ранней юности была социальная система моей страны. И
лишь во вторую очередь моими контрагентами были люди, олицетворявшие
систему.
В моих личных отношениях с людьми я стремился предоставить им все
преимущества. Так и в этих мемуарах я не хочу изображать себя в качестве
доброй жертвы злых людей и плохих обстоятельств. Наоборот, я готов признать
себя негативным явлением в породившем меня позитивном социальном окружении.
Я готов признать нормальным мое социальное окружение, а себя - отклонением
от нормы. Я не горжусь этим, но и не сожалею о том, что так произошло. Как в
прожитой жизни я уступал дорогу всем, кто считал, что я мешаю им идти, и
избирал другой путь, на который не претендовал никто, так и в этих мемуарах
я не хочу сводить счеты с теми, кто причинял мне зло. А это и означает
умолчание о многом таком, что могло быть поводом для мести. Исповедь есть
признание и покаяние, но не месть. Конечно, я не мог полностью избежать
такого рода описания, так как без этого были бы непонятны некоторые важные
явления моей жизни. Но я свел их к минимуму и лишил их драматического
смысла, какой они имели в свое время.

ОТНОШЕНИЕ К ФАКТАМ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ

Я никогда не думал, что факты моей личной жизни могут для кого-то