"Александр Зиновьев. Русская судьба, исповедь отщепенца" - читать интересную книгу автора

человеком, как говорится, "человеком не от мира сего". Он боялся даже голос
повысить на бабушку. Надо отдать ей должное, она никогда не злоупотребляла
своей властью. Она тоже была очень доброй и отходчивой. Еще более мягким
человеком был мой отец. Я за всю жизнь ни разу не слышал, чтобы он
кого-нибудь обругал или вообще как-то обидел. Даже в те периоды, когда дед и
отец подолгу жили в деревне, наказание детей (а нас было за что наказывать)
было функцией бабушки и матери. Вместе с тем эта их мягкость сочеталась с
поразительной стойкостью в некоторых ситуациях. Например, дед и отец
категорически отказались вступить в колхоз. Отец просто уехал в Москву. А
дед так и дожил жизнь в деревне, не будучи колхозником. Или другой пример.
После расстрела "врага народа" Зиновьева отцу предложили поменять фамилию.
Он наотрез отказался, мотивируя отказ тем, что наш род Зиновьевых является
древним русским родом, а тот "Зиновьев" был вовсе даже не Зиновьевым, а
каким-то Апфельбаумом. Это качество деда и отца быть мягкими и уступчивыми,
но в критические и важные моменты проявлять непоколебимую стойкость (даже
упрямство) перешло ко всем моим братьям. Сестры унаследовали способность
бабушки и матери доминировать в семьях.
Дед был совершенно неприспособлен к деревенским работам. Зато дом наш
он отделал так, что смотреть на него приходили из отдаленных деревень. Он
был хорошим столяром и маляром. Всю мебель в доме он сделал сам, причем по
городским образцам. Все комнаты обшил фанерой и покрасил. Из Москвы он
привозил книги, картины, иконы. Икон в доме было очень много. Священник отец
Александр, часто бывавший у нас, говорил, что такие иконы могли бы быть
украшением его церкви.
Дедушка и бабушка много читали и пересказывали нам, внукам,
прочитанное. Они были религиозными, но без фанатизма, в каком-то
романтическом, сказочном и даже детском смысле. Бабушка перенесла
непрекращающиеся физические страдания в течение стольких лет лишь благодаря
вере и постоянным молитвам. Я много раз слушал ее разговоры с Богом и со
своей ногой. Впоследствии я замечал, что непроизвольно следовал ее примеру.
Изобретая свою систему жития, я припоминал кое-что из того, что усвоил в
детстве. Например, я разговаривал с болевшими частями тела как с особыми
существами. Я старался убедить их в том, что их болезненное состояние вредит
нам обоим. Когда нападала бессонница, я коротал время изобретенными мною
молитвами, похожими на те, которые бабушка твердила в течение более чем
пятидесяти лет бессонной жизни. Многое из этого я приписывал моим
литературным персонажам. Например, бабушка каждую ночь благодарила Бога за
то, что он дал ей жизнь, говорила, что другим живется еще хуже, что
страдания суть тоже жизнь. В книге "Живи" эта мысль стала лейтмотивом жизни
главного ее героя. Только, в отличие от бабушки, он был атеистом и не
выдержал испытания до конца. Между прочим, идея сделать этого героя безногим
возникла под влиянием воспоминаний о болезни бабушки. То, что я сделал
причиной несчастья моего героя атомные эксперименты, было делом
второстепенным.
Бабушка ни разу не видела железную дорогу. Дедушка еще мальчиком ходил
в Москву пешком. Я был пилотом на первоклассном для своего времени самолете
и регулярно летаю пассажиром на таких самолетах, о каких даже подумать не
смели еще несколько десятилетий тому назад. И все же есть вневременной
разрез бытия, в котором мы остаемся равноправными партнерами. Пройдут новые
века и тысячелетия, и все-таки будут появляться люди вроде нас.