"Александр Зиновьев. Я мечтаю о новом человеке" - читать интересную книгу автора

Я признаю, что сатира моя острая. А что, Щедрин писал менее хлестко? А
что, Свифт щадил свою страну?


22

А Бальзак? Я сейчас его перечитываю. Так у него такая критика, что
действительно впору было из Франции бежать. А Толстой? Почитайте сейчас его
книги. Я только теперь начал понимать, какая это бичующая сатира, почему
Толстого предавали в России анафеме. И вот еще одна деталь. Когда я начал
писать, я был уверен, что коммунизм пришел в Россию на века и что моя
критика не поколеблет его нисколько. Если бы я знал, что это пойдет СССР во
вред и тем более будет способствовать его гибели, я бы не написал ни
строчки. Мое самолюбие было вполне удовлетворено моими открытиями в логике.
Кстати, когда я отправил рукопись "Зияющих высот" во Францию, я сказал,
почему я это сделал - чтобы рукопись не пропала. Я сказал: "Если десять
человек прочитают эту книгу, я буду счастлив". И действительно, книга-то на
широкие массы не рассчитана. Она рассчитана на то, чтобы над ней думать,
читая ее потихоньку. Как, впрочем, и все мои другие книги. Так что вот, если
все эти обстоятельства учесть, с меня часть вины за ущерб, причиненный
стране, можно снять.
- А вы не думаете, что с вами произошло нечто вроде "перехода в
Зазеркалье". Объект вашей критики стал объектом вашей горячей любви. И
наоборот. И хотя это нормально, потому что любовь и ненависть всегда рядом,
все же остается вопрос: почему у вас как философа, логика, ученого
энциклопедического кругозора появилось неприятие советского общества именно
на том этапе, когда вы принялись писать "Зияющие высоты"?
- Во-первых, неприятие надо понимать только в том смысле, что
существовавшая в СССР система не была реализацией моих идеалов. И это я
понял еще в 1939 году. Я даже не рассчитывал тогда на то, чтобы выжить,


23

уж не говоря о литературной деятельности. "Зияющие высоты" в какой-то мере
появились случайно. Я был целиком и полностью погружен в науку, был одержим
ею, логикой, математикой и нелегально занимался социологическими
исследованиями. И если бы меня спросили, что есть моя главная страсть, я бы
ответил тогда: "Логика и социология". "Высоты" получились непроизвольно. Я
писал отдельные куски без всякого заранее выработанного плана. Но, поскольку
на меня, едва я только начал писать, мой ближайший друг донес в КГБ, за мной
установили надзор и мне приходилось написанное прятать.
Я смолоду обнаружил в себе способность "хохмить", развлекать людей не
столько даже бытовыми анекдотами, сколько политическими. Объектом моих
шуточек была наша социальная среда. Я не собирался против нее бороться,
когда писал "Высоты". Я еще в 1939 году принял решение принимать это
общество таким, как есть. У меня сложился просто определенный менталитет,
выработался свой голос. И, когда я начал писать, то я просто по другому
"петь" уже не мог.
Конфликт между идеалами и реальностью произошел у меня еще в школьные