"Зиновий Зиник. Руссофобка и фунгофил " - читать интересную книгу автора

купи-да-купи. Я ей говорю: куда тебе, как ты в эти водопроводные трубы
влезешь своими маслами?! Ты же спецовку каждый год меняешь на размер больше.
А она все: джинсы-да-джинсы. Может, твоя продаст?"
Если бы Клио понимала этот мужской разговор, она бы решила, что Костя
сторговался с водителем, потому что его рука, сжав ее колено, поползла вверх
и легла на молнию, не расстегнув которую, нельзя, как известно, и снять с
себя джинсы. Но ей было все равно. Ее последняя трезвая мысль крутилась
вокруг того, как она будет пересказывать свои "русские приключения" в
Лондоне, под завистливые взгляды Марги.
Однако последующие эпизоды первого свидания скрылись из памяти или по
причине водочного тумана, который замутнял восприятие с такой же
эффективностью, с какой пресловутый лондонский туман замутняет видимость,
или же по причине сугубой интимности, разоблачением которой Клио не решилась
бы бравировать даже сама перед собой. Не говоря уже о приступах страха,
подрывающего аппарат мнемонистики не хуже московской водки и лондонских
туманов. Она смутно помнила, как они ввалились в тамбур-коридорчик
коммунальной квартиры, как Костя старался идти на цыпочках и, естественно,
опрокинул что-то со страшным грохотом, и Клио вскрикнула не своим голосом,
потому что нечто волосатое и щетинистое вцепилось ей в лицо (наутро
оказалось - половая щетка). Потом была возня с раскладной тахтой (совсем из
бабушкиного прошлого, с порвавшейся ситцевой обивкой в подозрительных пятнах
и злоумышленными пружинами), которая никак не раскладывалась, и вдруг
разъехавшись, ударила Клио под коленки, и она опрокинулась на тахту лицом в
потолок, напоминающий желтое небо с надвигающимися из разных углов
завихрениями смерча в виде паутины или просто копоти. Над тахтой нависали
полки со змеевиками, колбами, пробирками и ретортами - настоящая лаборатория
средневекового алхимика. И сам Константин, нависая над ней в очках (или ей
это показалось со страху, она больше никогда не видела у него очков),
раскладывает на столе батарею банок, вроде бы из-под майонеза. "Обнажите
спину", - голосом инквизитора или пыточного медика говорит он глухо и
начинает ворожить над банками: держа баночку вверх дном, зажигает спичку и
начинает прокалять стекло - и в отсвете спички Клио кажется, что его
курносый нос на самом деле крючковатый, палаческий. "Ну?" - угрожающе
повторяет он и, стянув с нее блузку, пытается перевернуть ее на спину - еще
одно движение - и банка присасывается к ее коже. Клио чувствует, как кожа
втягивается в банку, вытягивая из нее душу. Все истории из газеты "Сан" и
"Телеграф" о пыточных застенках Лубянки материализовались в образе Кости,
надвигающегося на нее с зажженной спичкой и баночкой в руках, но только
никакой боли она не ощущала, а спину стало странно и по-детски щекотать и
пощипывать, и то ли от щекотки, то ли от наплывших гебистских кошмаров, Клио
дернулась, сметая выстроившиеся ряды пыточных орудий и опрокидывая на себя
Константина. И как будто дернулся тяжелый железнодорожный состав, потому что
комната дрогнула, качнулась и поплыла под скрип тахты, как купе поезда
дальнего следования, и сердце стучало синхронно с нарастающим гулом на
стыках рельсов; и вместе со струей паровозного пара, ударившего в пах, она
дернулась от протяжного паровозного гудка, вырвавшегося как будто из
собственного горла.
Она забылась или, точнее, задремала с мыслью о справедливости
фрейдистской параллели полового акта с поездом дальнего следования, но
снились ей тем не менее горчичники, о которых Фрейд, наверное, не слыхал, да