"Зиновий Зиник. Руссофобка и фунгофил " - читать интересную книгу автора

шапке-ушанке. В руках человек держал, как ребенка, гигантский куль из газет.
Самодельный пакет топорщился, а в одном месте совсем прорвался, и из дырки
выглядывала непристойно обмороженная кость с алым, подернутым инеем обрезком
мяса. "Как будто он кого-то зарубил на улице" - отшатнулась от собственной
нелепой мысли Клио и тут же с нервной вежливостью, по-английски, поправила
себя, напрягая память, чтобы составить нечто вроде светской фразы, нечто
вроде улыбки, которой обмениваются в Англии незнакомые люди, оказавшиеся в
лифте: вежливая улыбка, как знак миролюбивых намерений, точнее,
безразличия - что, мол, не собираюсь приставлять тебе нож к горлу, езжай
себе на свой этаж, а я выйду на своем этаже, гуд бай, все о'кей.
"Я знаю, - сказала Клио, - вы, видимо, кости. Тут говорили".
"Костя, - поправил ее Костя. - Не кости, а Костя. Кто говорил?"
Клио неопределенно махнула рукой в сторону полуприкрытой двери
квартиры. "Костиа?" - старательно поправилась она, но так и осталась в
полной уверенности, что у него такое прозвище - "кости", поскольку он у этой
компании мясником, а "костиа" - это просто особое московское произношение
слова "кости".
"А я - англичанка", - сказала Клио.
"Уважаю Англию, - сказал Костя. - Все виды мяса к нам из Англии пришли:
ростбиф, бифштекс, ромштекс, - и добавил, встряхнув газетным кулем: - А я
вот бифштексов принес, с костями, правда. Будем есть", - и прищелкнул зубами
для пущей ясности. Каждое его слово звучало четко и с расстановкой: "Костиа"
явно желал быть понятым и хотел понять, в отличие от безразличной
скороговорки снобов за дверью. Но дверь распахнулась, прихлопнув сквознячок
взаимопонимания на лестничной площадке, и их короткий разговор был перекрыт
людоедскими криками: "Мясо! Мясо!" Костистая фигура Кости исчезла в коридоре
за толкучкой спин, чтобы возникнуть, возвышаясь гигантом, у плиты. Прижатая
в тот же угол, Клио тем не менее уже не обращала внимания на плящущий бедлам
гримас; она глаз не могла оторвать от могучих плеч Кости, от жилистых локтей
в броне подвернутых рукавов ковбойки, от напряженной шеи, склонившейся над
кусками мяса. Каждый мускул его большой спины участвовал в мистической
процедуре. Над распластанными кусками мяса летала пустая бутылка,
сменявшаяся острым ножом, наносящим сеточку надрезов по расплющенной
говядине.
"Ромштекс, наверно? Или все-таки бифштекс?" - неожиданно для себя
пыталась угадать цель этих загадочных пассов Клио. И сама удивлялась, с
какой готовностью и чуть ли не решимостью пытается проникнуть во внутренний
мир этого неказистого увальня, в мир загадочной русской души. Как ни
увивались вокруг него все присутствующие, Клио удалось-таки пробиться
вплотную к кухонной плите.
"Сухарики" - с хирургической невозмутимостью отчеканивал Костя и тут же
один из присутствующих бросался толочь сухари для панировки. "Луковица", -
бормотал себе под нос Костя, но уже кто-то, как будто разгадав царскую волю,
склонялся в три погибели, отыскивая в ящике с картошкой луковичную головку.
С какой божественной ловкостью, как будто у него не две пары рук, а десять,
управлялся Константин одновременно с раскаленной сковородкой и перечницей, и
масленкой, присыпал куски мяса мукой и ворожил над шипящим луком кухонным
ножом. Всем своим видом - сочетанием магической лихости и невозмутимости -
Костя как будто доказывал ей, Клио, иностранке, что и в этой стране есть
чего пожрать, есть и в этой стране мясо, вопреки утверждениям лондонских