"Исаак Зингер. Враги. История любви [love]" - читать интересную книгу автора

открывавшие двери филантропических организаций. До сих пор Герману удавалось
удерживать рабби от визита. Он объяснял, что портной избегает людей, что
пребывание в лагере сделало его несколько эксцентричным человеком, вполне
способным не впустить рабби в дом. Герман остудил желание рабби еще и тем,
что упомянул мимоходом, что жена портного парализована и у супругов нет
детей. Рабби предпочитал семьи с дочерями.
Рабби прожужжал Герману все уши: он должен переехать! Он даже предложил
ему найти жену. Он готов был предоставить Герману квартиру в одном из своих
домов. Герман объяснил в ответ, что старик-портной спас ему жизнь в Живкове;
он не может обойтись без тех нескольких долларов, что Герман платит ему за
квартиру. Одна ложь влекла за собой другую. Рабби произносил речи и писал
статьи против браков с иноверцами. Герман не раз должен был распространяться
на эту тему вместо рабби в его трудах и предостерегать читателя от смешения
с "врагами Израиля".
Какие разумные объяснения можно было найти для его поведения? Он
преступал иудейскую веру, американское право, мораль. Он обманывал не только
рабби, но и Машу. Но он просто-напросто не мог иначе. Святая доброта Ядвиги
была скучна ему. Стоило ему заговорить с ней, как он тут же чувствовал, что
он в комнате один. А Маша была такой сложной, своенравной и невротичной, что
он не мог сказать правду и ей тоже. Он убедил ее, что Ядвига фригидна, и
торжественно поклялся, что разведется с Ядвигой, как только Маша разведется
со своим мужем, Леоном Тортшинером.
Герман услышал тяжелые шаги, и в двери появился рабби. Он едва проходил
в дверь: большой, широкий - великан с красным лицом, толстыми губами,
крючковатым носом и выпуклыми черными глазами. Он носил светлый костюм,
желтые туфли и вышитый золотом галстук, в который была воткнута иголка с
жемчужиной. Во рту у него была длинная сигара. Из-под шляпы-панамы спадали
волосы с проседью. На запястьях светились рубиновые запонки, а на левой руке
сверкал перстень с брильянтом и с печаткой.
Он вынул сигару изо рта, стряхнул пепел на пол и вскричал: "Теперь вы
начали писать! Все должно было быть готово еще несколько дней назад! Я не
могу все время ждать до последней минуты. Что вы там нацарапали? Слишком
длинно. Конференция раввинов - это не собрание старцев в Живкове! Мы здесь в
Америке, а не в Польше. Ну, и как дела с эссе о Баал-Шеме? Вы уже давно
должны были написать его. Конец близок? Если нет, то скажите мне об этом, и
я поищу себе кого-нибудь другого - или наговорю в диктофон и велю
расшифровать миссис Регаль".
"Сегодня все будет готово".
"Дайте страницу, которую вы только что написали, и кончайте морочить
мне голову с вашим адресом. Где вы все-таки живете - в преисподней? в замке
Асмодея? Я постепенно начинаю думать, что у вас есть жена и вы прячете ее от
меня".
У Германа пересохло во рту.
"Я хотел бы иметь жену".
"Если бы хотели, то имели бы. Я подыскал для вас отличную женщину, но
вы же не желаете даже посмотреть на нее! Чего вы боитесь? Никто и не думает
силой тащить вас под венец. Итак, ваш адрес?"
"Ей Богу, это ни к чему".
"Я настаиваю, что бы вы дали мне ваш адрес. Записная книжка у меня с
собой. Ну!"