"Дэвид Зинделл. Шанидар (Журнал "Если")" - читать интересную книгу автора

Гошеван проверял ввинченные в лед штыри, державшие палатку, иначе его
снесло бы вместе с ней. Он пролежал в ней девять дней, дрожа в спальном
мешке, пока подгоняемые ветром ледяные кристаллы делали свое дело. На
десятый день встроенные в камелайку батареи сели настолько, что он с
отвращением швырнул их в задубевшие и бесполезные стенки палатки. Потом
выкопал в снегу пещерку и затолкал в нее двух последних изголодавшихся
собак, надеясь, что они прижмутся друг к другу и хоть как-то согреются. Но
на одиннадцатый день Гашербрум, умнейшая из собак, умерла. А утром,
двенадцатого дня, его любимая Каника, чьи лапы покрывала корка смешанного
с кровью льда, тоже застыла, словно зимняя ночь.
Когда буран не утих и на пятнадцатый день, Гошеван настолько обезумел
от жажды, что обжег и без того покусанные морозом губы о металлическую
чашку, в которой растапливал снег. И хотя от голода стал слаб, как снежный
червь, он так и не смог заставить себя есть собачатину, потому что каждой
из собак был и отцом, и матерью. Сама мысль, вызывала у него такую
тошноту, что он предпочел бы умереть.
Смастерив себе грубые снегоступы из отодранных от саней деревянных
планок, обтянутых кожей, он отправился, перебираясь с одной дрейфующей
льдины на другую, к огромной бело-голубой горе, пронзающей небо в
отдалении. Как он позднее узнал, гора эта называлась Квейткел, то есть
"белая гора" на языке деваков - племени алалоев, которые наткнулись на
умирающего Гошевана в густом лесу на восточном склоне.
Спасители - пятеро богоподобных мужчин в ангельски-белых одеяниях, как
тогда почудилось его воспаленному, измученному видениями сознанию, -
принесли Гошевана в огромную пещеру. Несколько дней спустя он очнулся от
восхитительного запаха горячего супа и жареных орехов. Гошеван услышал
тихие голоса, произносящие слова странного музыкального языка, ласкавшего
слух. Двое детей - мальчик и девочка - сидели на краешке укрывавшего его
роскошного меха, застенчиво разглядывали чужака сквозь щелочки между
пальчиками поднесенных к лицам ладошек и хихикали.
К нему подошел широкоплечий чернобородый мужчина. Могучими, покрытыми
шрамами пальцами он держал суповую миску из пожелтевшей кости с
вырезанными на ней изображениями ныряющих китов. Пока Гошеван глотал суп,
мужчина спросил:
- Марек? Патвин? Олоран? Нодин? Маули?
Гошеван, еще не оправившийся полностью от снежной слепоты и туго
соображавший, позабыл, что я сделал его внешне неотличимым от любого из
алалоев. Ему показалось, будто его обвиняют в том, что он чужак, и потому
он яростно тряс головой, услышав название очередного племени. Наконец,
когда Локни - так звали большого мужчину - прекратил попытки узнать, из
какого же племени найденный ими незнакомец, Гошеван стукнул себя в грудь и
произнес:
- Я человек. Просто человек.
- Айямен, - повторил Локни. - Ни луриа ла деваки.
Вот так и получилось, что Локни из племени деваков пригласил в новый
дом Гошевана из племени айяменов [айямен - искаженное "I am man", т.е. "я
человек"].
Гошеван быстро набирался сил, объедаясь солоноватым сыром из молока
шагшаев и орехами балдо, запасы которых деваки делали, чтобы переждать
бури средизимней весны. И хотя Катерина, жена Локни, предлагала ему