"Зоя Евгеньевна Журавлева. В двенадцать, где всегда" - читать интересную книгу автора

пожилого мужчины в возрасте. И сколько за такое пальто дадут. Мать ответила,
что сумма зависит от состояния вещи, затерты ли обшлага, ворот, вообще -
нужно посмотреть, но приносить пальто не посоветовала, потому что дело к
лету и спрос сейчас на плащи-"болоньи". Сдатчица в принципе согласилась с
матерью, что не сезон, сказала, что сроду она ничего не продавала - ни на
барахолке, ни как, но пальто она завтра все-таки принесет, потому что чего
же им зря моль кормить, да и деньги очень нужны.
Как всегда, когда речь прямо заходила о деньгах, мать смутилась. Эта ее
житейская незащищенность всегда по-новому удивляла и трогала Женьку. Мать
словно бы почувствовала себя в чем-то виноватой и сказала сдатчице особенно
мягко, даже просительно:
- Все-таки сейчас я вам не советую приносить...
Но эта ее мягкость частенько вызывала у людей обманчивую надежду, явно
непозволительную в казенном заведении, - выторговать лишний рубль за юбку,
слегка обойти прейскурант в свою пользу, расположить с не вполне
бескорыстными целями. И это была уже чисто комиссионная психология,
невозможная в других магазинах и даже на базаре, где никто не тешил себя
надеждой разжалобить кудрявого хозяина привозной клубники. А тут, в
"комиссионке", подспудно считал каждый, хоть и государственное предприятие,
но все же... сидит вот приемщица, мягкая, симпатичная женщина, и от нее,
конечно, зависит...
Женьку прямо воротило от такой обстановки!
- ...Не советую... - мягко повторила мать, словно попросила.
И сдатчица, почувствовав слабину, сразу же укрепилась в своем и
среагировала твердо:
- Я завтра к открытию принесу.
Мать вздохнула, еще больше съежилась, чуть зацепила Женьку краем глаза
в поисках понимания и решительно прикрылась, как панцирем, официальной
формулировкой, больше не позволив себе никаких задушевных нот:
- Ваше пальто сейчас мертвый капитал. Принять не сможем.
И окончательно добила сдатчицу конкретным финансовым разъяснением,
которое всегда действовало безотказно:
- Месяц у нас провисит, а потом вы его все равно заберете домой и еще
заплатите полпроцента за хранение.
Выяснив на прощанье, где получать деньги ("а где бухгалтерия? как вы
сказали? вторая дверь направо? со двора?") и по какому телефону можно
навести справки ("60-30? а кого спросить? а они уже будут знать? а если не
будут?"), сдатчица, наконец, вышла, как-то особенно осторожно прикрыв за
собой дверь, словно и дверью она боялась досадить приемщице, от которой
много зависит...
- Хоть бы ты к нам на фабрику перешла, что ли, - сказала Женька.
- Зачем? - удивилась мать, будто первый раз слышала. - Мне здесь
нравится. Прямо не представляю, как бы я без наших бабонек. Когда папа умер,
я уж думала...
Это Женька знала.

Тогда, семь лет назад, она была в пионерском лагере и почти не скучала
по дому. В то лето Женька как-то особенно буйно росла, иногда ей казалось -
как бамбук, по полметра в сутки, если вечером повесить на нее полотенце,
чувствовала Женька, то утром не достанешь. Даже ночью она просыпалась от