"Зоя Евгеньевна Журавлева. Требуется героиня" - читать интересную книгу автора

мужественное сердце.
А еще потом, когда зрители уже разбрелись, - под срезанной луной и в
тиши созревающей бузины Леха Баранов классно набил Юрию морду. За те
шелабаны. Леха его, собственно, подстерег, а то еще неизвестно, кто бы кому.
Но даже разбитой мордой Юрий тогда сознавал Лехину правоту, потому что попа
играть никто не хотел, а Юрий сам уговорил Леху.
В тот вечер Леха Баранов высадил Юрию зуб, самый передний. И Юрию
срочно пришлось научиться лихо сплевывать через выбитый зуб. И этот зуб,
которого уже не было, вдруг принес пользу. За лихой сплев Юрия неожиданно
зауважала местная шпана младшего школьного возраста. А шпана эта, поселковые
аборигены, воспитанные местной каменоломней и ее взрослыми нравами, долго
еще презирала институтских "гогочек". И при случае била смертно, куча - на
одного. И обзывала в лицо простыми словами, где даже не ошибешься в
ударении. Впрочем, мат в послевоенных Ивняках был модой, это сейчас стало
фешенебельное место. А тогда прежде всего спрашивали приезжего новичка: "А
ты материться умеешь?" Ценилось умение. А у Юрия эти слова застревали в
глотке, так что компенсация с зубом пришлась очень кстати.
Сплевывал он лихо. Особенно - при девчонках. Особенно если Розка
Кремнева была где-то близко.
На другой день после драки Розка Кремнева пришла к ним домой. Только
один раз она и была у них дома. Юрий сам слышал, как она договаривалась с
его матерью. Розка была на полтора года старше, уже в седьмом, и хотела
посоветоваться с матерью. Учиться после седьмого она не могла, младших еще
было полно в семье, а Розка - старшая. Отец с войны не вернулся. Юрий сам
слышал, как мать сказала Розке: "Вечером приходи, посидим и все обсудим".
И весь этот день Юрий маялся. Он даже пытался драить умывальник зубным
порошком, благо все на работе. Умывальник от порошка блестел нехорошим
нищенским блеском. Потолок в кухне тек. Они с матерью занимали тогда
огромную низкую комнату в так называемом "глинобите", многоквартирном доме
без всяких удобств. Вселились временно, пока институт строит свои дома, а
потом сразу - война. И застряли в "глинобите" надолго.
В тот день, когда пришла Розка, Юрий даже пытался перекрасить рамку, в
которой висела над столом фотография отца. Эту рамку мать принесла с
барахолки, и цвет у нее был ядовитый, никакая краска этот цвет не взяла.
Много лет спустя, когда Юрий уже уехал из дому, ему стало не хватать в жизни
именно этой рамки. Тогда он выпросил у матери старый портрет. И уже давно в
каждой новой комнате прежде всего Юрий вешает его на стену. В той самой
рамке.
Отец пропал без вести в ноябре сорок первого, но мать, кажется, до сих
пор на что-то надеется. Выискивает во всех газетах рубрику "Кто что знает",
где родные ищут родных, потерянных в годы войны. Очень уж поздно ее завели,
эту рубрику. Потом вдруг скажет между прочим: "Вот считали - погиб, погиб. А
человек просто двадцать пять лет ничего не помнил и вдруг сразу вспомнил.
Вот тебе и погиб!"
"Это же случай на миллион", - напомнил Юрий.
"Кому-то он выпадет, этот случай", - скажет мать упрямо.
При отце мать не работала, хоть училась когда-то на историческом.
Бросила или выгнали, оба они с матерью - недоучки. А потом ткнулась: в школе
мест нет, лаборанткой - тоже. И тогда мать пошла в машбюро, просто
попробовать, благо машинисток всегда не хватает. А в бюро у нее вдруг