"Зоя Евгеньевна Журавлева. Требуется героиня" - читать интересную книгу автора

Своей обычностью: сараи, помойка, частный гараж, стационарный каток перед
первым подъездом. Косо летит вялый снег. Можно просто задрать голову и
посмотреть, что у Борьки в окне. Лены сейчас дома нет, в воскресенье у них
на телестудии страдная пора.
Юрий задрал голову и посмотрел. Борькино окно светилось. Обычным
светом. Конечно, ничего страшного. Что может случиться. Только внутри все
равно сосет. Зайти бы сейчас и узнать. Но сегодня не впускной день.
Просто еще постоять, глядя на Борькино окно, как немного надо. Там за
убойно-коричневой шторой - Юрий не смог бы жить за такой коричневой, нет у
Лены вкуса к вещам, просто беда, - там, за шторой, лениво плыла сейчас в
глупом круглом аквариуме глупая красная рыба Маша. И Борька сажал на
скатерть очередное пятно, у Борьки даже шариковые ручки текут, это надо
уметь. Или он сейчас радостно слушал ту самую девочку, которая уже отнесла
ведро в кухню и вымыла руки земляничным мылом. Без своей жуткой шубки цвета
потрохов она, собственно, ничего, складная девчонка. Юрий просто никак не
мог научиться смотреть на Борькиных друзей, как на детей. К Борьки-ным
друзьям Юрий придирался, как к ровесникам. К этой девочке, например. Пройдет
еще несколько лет, и ей будет мешать, что Борька почти на голову ниже и
нужно наклоняться, чтобы скалить зубы ему в ответ. Одна надежда, что Борька
к этому времени все-таки вытянется...
Близко хлопнула дверь. Юрий подобрался, запахнул пальто, принял занятой
вид. Поднял голову, будто его осенило поднять, и посмотрел на знакомое окно
с деловым интересом: дома ли друзья, которые заждались? Да, дома! Комедия из
десяти движений с внутренним монологом героя под занавес.
Прошла просто парочка, которой ни до кого. Свернули за угол, и сразу
снег перестал скрипеть. Целуются. Или она поправляет капрон, вечно у них
чулки барахлят, а он с удовольствием рядом ждет, ему приятно ждать и
смотреть, как она поправляет. Зато уж потом он ее все-таки поцелует. Вот
сейчас.
Юрий еще подождал, чтобы не наткнуться на парочку за углом. Потом тоже
пошел. В воротах еще раз оглянулся. Пять серых этажей, сломанных под углом,
давали ему пинка. Окно спокойно светилось. Даже форточку починили. Позавчера
еще было разбито стекло. И вчера. Юрий собирался завтра заняться. Нет,
кто-то уже вставил.

5

Наконец-то вышел на улицу. Теперь куда? Пройдя полтора квартала без
определенной цели, Юрий уперся прямо в почтамт. И свернул туда. Хоть одно
доброе дело сегодня сделать: матери телеграмму, чуть не забыл, пора.
Письма Юрий писать не любил. И не умел. Начнешь без хлопот:
"Здравствуй, дорогая мама!" Все правильно, но плоско до немоты, и Кай Юлий
Цезарь так начинал, и неандерталец. Чужие слова. А еще ведь продолжать надо:
"У меня все в порядке, очень много работы". Фразы, как бритый газон. Сразу
тянет встать на голову: "Привет, старуха! Дела - в порядке, будь спок". А от
этого уж прямо тошнит. Есть в этой картечи какое-то малосольное бодрячество,
неприятное даже среди сверстников. И какая уж там "старуха", когда матери в
самом деле пятьдесят шесть, а не двадцать четыре, чушь.
В общем, когда изобрели письмо-телеграмму, Юрий сразу понял, что это
для него. И мать быстро вошла во вкус. Раньше, если Юрий молчал больше