"Зоя Евгеньевна Журавлева. Требуется героиня" - читать интересную книгу автора

просил, чтобы пореже. Даже заплакал..."
Нет, Лена тут ни при чем, он не может ее упрекнуть, с сыном Лена всегда
держала сторону Юрия, он даже иногда удивлялся, как у нее хватает характера.
"Но ты же не думаешь, что я настраиваю его, - сказала Лена потерянно. -
Ты же не можешь думать!"
"Не могу, - сказал Юрий. - А что же мне думать?"
"Не знаю. Я сама ничего не знаю. Он молчит - и все. А начну очень
приставать - сопит, сопит и заплачет".
"Ясно", - сказал Юрий, хотя ему ничего не было ясно.
"Я думаю, это уже переходный возраст, - сказала Лена. - Ты не волнуйся,
это пройдет, наверное. Нужно только пока..."
"Ладно, - сказал Юрий. - Я буду приходить раз в неделю".
"Я же не виновата. И он не виноват. Это мы с тобой виноваты. Почему
обязательно - раз в неделю? Можно чаще".
"Нет, - сказал Юрий. - Давай попробуем так. Один раз. По понедельникам,
когда у нас выходной?"
"Хорошо, - кивнула она. - По понедельникам..."
С тех пор вторник для Юрия стал самым тяжелым днем. Во вторник, даже на
репетиции, он не мог освободиться от Борьки. Он чувствовал его руку в
своей - легкую, сопротивляющуюся ему руку, ногти с заусеницами. Видел его
оттопыренное своевольное ухо. Иногда Юрию хотелось рвануть это ухо, чтобы
Борька взвыл и взглянул ему близко в глаза, беспомощно и прямо, как мать. Но
Борька прятал глаза, когда говорил с ним. И всегда торопился куда-то. В
кружок. На собрание. В магазин - мама велела. Ужасно ему было некогда -
говорить с отцом.
Во вторник даже на репетиции Юрий только тем и занимался, что
процеживал и взвешивал каждое свое слово, сказанное вчера. И каждое Борькино
слово. Но все равно получалось, что улучшения нет. И так продолжалось всю
зиму.
Всю зиму он ходил к Борьке на свидания по понедельникам. День открытых
дверей для широкой публики. И ни разу за эти месяцы он не поймал на лице
сына проблеска радости, когда максимально весело и легко входил к нему в
комнату. Только старушки-соседки бурно его приветствовали и охотно
выкладывали все новости про склероз и внуков.
Нельзя сказать, чтобы Юрий стал от всего этого хуже работать. Или тише
смеяться в компании. Или меньше острить. Нет, в театре никто ничего не
заметил, конечно. Даже Наташа не знала. И только спрашивала иногда, почему
Борьки совсем не видно у служебного входа, часто же вертелся. И Юрий
объяснял ей, смеясь: "Растет мужичок! Стесняется проявлять чувства на
людях". Никто ничего не замечал, но сам Юрий уже несколько раз ловил себя на
какой-то непонятной оскаленности на сцене. Будто он ловчился зубами вытащить
ржавый гвоздь из забора.
И даже Хуттер недавно вскользь бросил ему: "Злой ты в работе стал, Юрий
Павлыч. Мужаешь, что ли?" - "Мужаю", - небрежно кивнул Юрий и несколько дней
избегал оставаться наедине с Хут-тером, больно уж они друг к другу
притерлись, каждая ворсинка другому видна.
Сегодня было воскресенье, значит, завтра у Борьки приемный день.
Расписания Юрий не нарушал, что бы ни было, но во двор к ним заглядывал
почти каждый вечер, привычно делая небольшой крюк после театра.
Этот двор Юрий почти любил. Этот двор его успокаивал. Даже сегодня.