"Андре Жид. Имморалист" - читать интересную книгу автора

Я очень мало знал свою жену и думал, не очень страдая от этого, что она
меня знает не больше. Я женился на ней без любви и, главным образом, - чтобы
угодить моему отцу, беспокоившемуся перед смертью, что он оставляет меня
одного. Я нежно любил своего отца; во время его агонии, в эти печальные
минуты я думал только о том, чтобы облегчить его конец: таким образом, я
связал свою жизнь, не зная, что такое жизнь. Наша помолвка у изголовья
умирающего была не весела, но не лишена торжественной радости - до того
велик был мир, обретенный благодаря этой помолвке моим отцом. Если я не
любил, как я сказал вам, мою невесту, я, во всяком случае, никогда не любил
никакой другой женщины. В моих глазах этого было достаточно, чтобы построить
наше счастье, и, не зная еще самого себя, я думал, что весь отдаю себя ей.
Она была тоже сиротой и жила со своими двумя братьями. Ее звали Марселиной,
ей едва минуло двадцать лет; я был на четыре года старше ее.
Я сказал, что я не любил ее - я не испытывал к ней ничего из того, что
называется любовью, но если называть любовью нежность, что-то вроде жалости
и, наконец, некоторое уважение - я любил ее. Она была католичкой, а я
протестантом... но я считал себя протестантом в такой малой степени!..
Священник согласился обвенчать меня, и я не возражал: все обошлось гладко.
Мой отец был тем, кто называется "атеистом" - по крайней мере, я
предполагаю это, так как по непреодолимой стыдливости, которую, кажется, он
разделял, я никогда не мог говорить с ним о его верованиях. Серьезное
гугенотское воспитание, данное мне моей матерью, медленно стиралось в моем
сердце вместе с ее прекрасным образом: вы знаете, что я рано потерял ее. Я
еще не подозревал, насколько овладевает нами эта детская мораль и какие
борозды она оставляет в душе. Некую суровость, которую привила мне моя мать,
внушая свои принципы, я перенес целиком на ученье. Мне было пятнадцать лет,
когда она умерла; отец стал заниматься мною, заботиться обо мне и вложил всю
свою страсть в мое образование. Я уже хорошо знал греческий язык и латынь; с
ним я научился древнееврейскому, санскриту, персидскому и арабскому языкам.
Когда мне минуло двадцать лет, я был настолько натаскан, что он решил
приобщить меня к своей работе. Его забавляло обращаться со мной, как с
равным, и он захотел доказать мне это равенство. "Опыт о фригийских
культах", появившийся под его именем, был моим произведением; он его лишь
слегка проредактировал; никогда за прежние работы его столько не хвалили. Он
был в восторге. Я же был смущен, видя удачу этого обмана. Но с этого момента
я вошел в этот круг. Самые ученые профессора обращались со мной, как с
коллегой. Я улыбаюсь, теперь вспоминая о всех почестях, которые мне
воздавали... Таким образом, я достиг двадцати пяти лет, почти ничего не
видав, кроме развалин, и почти ничего не зная о жизни. К работе у меня было
необычайное усердие. Я любил нескольких друзей (вы были в числе их), но я
более любил самое дружбу, чем друзей; моя привязанность к ним была велика,
но это была лишь потребность благородства; я дорожил каждым своим прекрасным
чувством. Впрочем, я так же не знал своих друзей, как не знал самого себя.
Ни на одно мгновение мысль не приходила мне в голову, что я мог бы вести
другой образ жизни или что вообще можно жить иначе.
Мой отец и я довольствовались очень простой жизнью; мы оба так мало
тратили, что я достиг двадцати пяти лет, не зная, что мы богаты. Я
воображал, не думая об этом часто, что наших средств нам едва хватает на
жизнь, и, живя с отцом, я приобрел столь экономные привычки, что почти
испытал стеснение, когда понял, что мы обладаем гораздо большим состоянием.