"Андре Жид. Урок женам" - читать интересную книгу автора

сослалась на сильную мигрень, чтобы меня оставили в покое и наедине... с
Робером. Я уже не понимаю, как я могла так долго находить удовольствие в
"светский развлечениях", или скорее я прекрасно понимаю, что в них мне
нравилось лишь то, что льстило моему тщеславию. Сейчас же, когда я нуждаюсь
в одобрении только со стороны Робера, мне безразлично, нравлюсь ли я другим,
а если и не безразлично, то только потому, что я вижу, какое удовольствие он
от этого испытывает. Но в то время, столь недавнее, но, как мне кажется, уже
столь далекое, как высоко я ценила улыбки, комплименты, похвалы и даже
зависть и ревность некоторых подруг, после того как однажды на втором
фортепьяно я исполнила (и должна признаться, даже с блеском) оркестровую
партию в Пятом концерте Бетховена, в то время как солировала Розита! Я
старалась казаться воплощением скромности, но как же мне было лестно
получить больше поздравлений, чем она! "Розита -- профессионал, тут
удивляться не приходится, но Эвелина!.." Больше всего аплодировали люди, в
музыке ничего не понимающие. Я знала это, но принимала их комплименты, над
которыми должна была бы посмеяться... Я даже думала: "В конечном счете они
обладают большим вкусом, чем я предполагала". Вот так я постоянно уступала
этому абсурдному тщеславию. Хотя, нет, сейчас я вижу, какое развлечение
можно найти во всем этом: смеяться над другими. Но в любом обществе именно я
всегда кажусь себе самой смешной. Я знаю, что не очень красива и не слишком
умна, и плохо понимаю, что Робер нашел во мне такого, за что смог полюбить
меня. Кроме средних музыкальных способностей, я не обладаю никакими
талантами для того, чтобы блистать в обществе, а несколько дней тому назад я
вообще бросила фортепьяно, и, вероятно, навсегда. Ради чего? Робер музыку не
любит. На мой взгляд, это единственный его недостаток. Но с другой стороны,
он столь тонко разбирается в живописи, что я удивляюсь, почему он сам не
пишет. Когда я ему об этом сказала, он улыбнулся и объяснил, что, когда тебя
природа "наказала" (он употребил именно это слово) слишком разнообразными
талантами, самое трудное -- не придавать излишнего значения тем из них,
которые меньше всего его заслуживают. Чтобы по-настоящему заняться
живописью, ему пришлось бы пожертвовать очень многим, и, как он мне сказал,
не в живописи он может принести наибольшую пользу. Думаю, он хочет заняться
политикой, хотя прямо он мне об этом не говорил. Впрочем, я уверена, что,
чем бы он ни занялся, он обязательно добьется успеха. Причем для того, чтобы
справиться с любым делом, он совсем не нуждается в моей помощи, и это даже
могло бы меня немного огорчить. Но он настолько добр, что делает вид, что не
может без меня обойтись, -- и эта игра так мне приятна, что я, не веря в
нее, охотно в ней участвую.
Я начинаю писать о себе, хотя и обещала себе не делать этого. Как прав
был аббат Бредель, предупреждая нас об опасностях эгоизма, который, по его
словам, умеет иногда принимать обличье преданности и любви. Люди любят
самоотречение, испытывая удовольствие при мысли о том, что в них нуждаются,
и любят, когда им об этом говорят. Истинная преданность та, о которой знает
только Бог и за которую лишь от него ожидаешь в ответ внимания и
вознаграждения. Но я думаю, ничто так не учит скромности, как любовь к
великому человеку. Именно рядом с Робером я лучше понимаю свои недостатки, и
то немногое, что я имею, мне хотелось бы отдать ему... Но я собиралась
рассказать о начале нашей истории, и прежде всего о том, как мы
познакомились.
Это случилось шесть месяцев и три дня тому назад, 9 апреля 1894 года.