"Лев Жданов. Третий Рим (трилогия) " - читать интересную книгу автора

* * *

Здесь же, на площади, как разноцветные волны, колебались утром 4
декабря ряды полков княжих в разноцветных кафтанах. Белые кафтаны
передовому полку - и хоругвь белая... А там - и зеленые, и пурпурные, и
лазоревого цвета хоругви и кафтаны, колпаки блестящие... На хоругвях - и
иконы чудно вышитые, и орел византийский, приданое Софии Палеолог, матери
Василия Ивановича... И драконы огнистые, и всякие страшилы... Стройно
подходят и равняются полки...
Рынды в собор прошли, словно снегом блестящим облиты, в кафтанах
парчовых, белых, с топориками...
На царское место, на помост пурпурный, поставил митрополит младенца
Ивана Васильевича. Стоит он, личиком побелел, глаза темные широко
раскрыты, словно в испуге. Все на мать да на мамку Аграфену
оглядывается... Тут же обе стоят... Кивают ему, улыбаются, чтобы не
плакал... А у самих слезы в глазах.
Подходит митрополит... Причт весь соборный и кремлевский главный -
тут же... Бояре... христиане православные... Торжественно осеняет
митрополит Даниил крестом младенца-царя и произносит громко, раздельно:
- Бог, Держатель мира, благословляет Своей милостью тебя, по воле
родителя усопшего твоего, государь, князь великий Иван Васильевич,
володимирский, московский, новгородский, псковский, тверской, югорский,
пермский, болгарский, смоленский и иных земель многих, царь и государь
всея Руси! Добр-здоров будь на великом княжении, на столе отца своего.
И он приложил холодный крест к пунцовым, горячим губкам ребенка.
В то же мгновение многоголосый, стройный хор грянул, словно сонм
ангелов: "Многая лета..." К детским звонким голосам присоединились гудящие
октавы басов... Стекла задрожали, огни замерцали в паникадилах...
Царь-ребенок окончательно растерялся... А тут бесконечной вереницей
потянулись мимо разные люди, все такие нарядные, в парче да в рытом
бархате... И здравствуют ему на царстве... Челом бьют, руку целуют... И
складывают к его ногам и меха, и сосуды кованые, и ларцы, и одежды
богатые... Кто что может. Еле успевают прислужники уносить вороха мехов и
груды драгоценных вещей. Уж ребенок еле стоит... Великая княгиня тут же...
И Аграфена-мамушка... И Овчина, которого он так любит... Стал боярин перед
ним сбоку немного, на колени, словно поддерживает царя... А сам попросту
посадил его к себе на колено. Теперь легче, удобней Ивану... Только устал
ребенок... От массы впечатлений красок и лиц, от огней ярких в глазах
рябит, они слипаются.
- Не спи, постой еще, миленький... Недолго уж... - говорит ему мать.
- Погоди, желанный... Не спи... Вот леденчик!.. - шепчет мамка
Аграфена и сует что-то в руку...
Но он уже дремлет на коленях у дяди Вани, склонясь головкой к широкой
груди его...
А из ворот Москвы первопрестольной, Третьим Римом названной, скачут
во все стороны царства гонцы и бирючи: присягу отбирать да и клич кликать,
что воцарился на Руси великий князь, царь ее, Иван четвертый по ряду,
Васильевич отчеством.