"Леонид Михайлович Жариков. Повесть о суровом друге " - читать интересную книгу авторазакатывая глаза.
С глубоким вздохом Цыбуля вторил ему: - Истину глаголете, Тит Власович. Все под богом ходим. Сегодня жив, а завтра жил... - И лавочник поспешил осенить себя крестным знамением. Механик Сиротка посмотрел на Цыбулю и сказал негромко, будто сквозь зубы: - Молишься, купчина? Боишься умереть? А люди вот погибли, хорошие люди... - Бог дал, бог и взял, - сердито ответил ему Цыбуля и отвернулся... - Бог... Где он есть, твой бог! Покажи мне его! - Богохульник, - сердито прошипел трактирщик Титов, - разве можно так говорить? Бог живет в тебе самом, в душе твоей. Лицо у Сиротки потемнело. - Во мне живет? - спросил он, берясь за ворот рубашки, точно ему стало душно. - Где же он во мне, покажи? - Он потянул за ворот так, что посыпались пуговицы и обнажилась худая грудь. - Здесь, что ли? Здесь, я у тебя спрашиваю? - задыхаясь, говорил Сиротка. - Тогда почему бог не видит, что я голодный, а ты заплыл жиром? - Тш-ш... - прошипел трактирщик, косясь на Сиротку. - Батюшка услышит, не стыдно тебе? - Твой батюшка - городовой в рясе. Стыдно должно быть вам. На вас, богатеев, работали шахтеры. Вы же их и погубили! - Не смеешь так разговаривать со мной! - вдруг выкрикнул трактирщик. - Я купец первой гильдии, я гласный городской думы! Эй, городовой! Жандармы тотчас схватили Сиротку и уволокли его. Я заметил, как Васька с трудом сдерживал себя, и стал следить, что он будет делать. Васька подошел к трактирщику и негромко сказал ему прямо в лицо: - Буржуй, свинячий хвост пожуй! Трактирщик отшатнулся от Васькиных слов, как от пощечины. - Рвань несчастная, босяки! - крикнул купец. - Всех вас в яму! У меня отлегло от сердца. Пусть ругается. Зато наш верх! 7 Мы с Васькой ушли с кладбища после всех, когда там оставались только полиция да плачущие над могилой матери с детьми. Шли молча, разговаривать не хотелось. Уже завечерело. Мы подходили к окраине поселка, когда нас догнал фаэтон, мчавшийся со стороны Пастуховского рудника. В фаэтоне на мягком кожаном сиденье полувалялся пьяный отец Иоанн. Пышные женские волосы его были встрепаны, одна нога, обутая в сапог, свесилась на крыло фаэтона. По временам он пьяно вскидывал руки и, не помня себя от водочного дурмана, сиплым голосом запевал: Все говорят, что я ветрена была, Все говорят, что я многих люблю... |
|
|