"Леонид Михайлович Жариков. Повесть о суровом друге " - читать интересную книгу автора

налетели казаки и отбили фон Граффа.
Целый день в городе было тревожно, целый день не было дома отца. Мы с
матерью боялись, как бы его не посадили в тюрьму. Отец пришел только под
утро, виновато положил на стол помятый бумажный рубль и тридцать одну
копейку мелочью: отца рассчитали и теперь никуда не возьмут на работу,
потому что ему выдали какой-то "волчий билет".
По улицам шныряла конная полиция. Мать строго-настрого запретила мне
выходить за калитку, чтобы, не дай бог, не затоптали лошади. Но в день
похорон погибших шахтеров я убежал, и мы с Васькой помчались на
Пастуховку.
Все дороги к руднику были запружены людьми. Полиция, жандармы и
казаки разгоняли их, наезжая на женщин и детей лошадьми, но люди шли и
шли.
Вид сгоревшего рудника поразил меня. Над зданием шахты еще курился
черный дым. В воздухе летала копоть. Пахло мокрой сажей и чем-то еще
тяжелым и приторным, от чего першило в горле. Притихли землянки, опустели
кабаки. Даже собаки перестали лаять, как будто понимали, что случилась
беда.
По дороге на кладбище длинной вереницей везли на телегах простые
дощатые гробы. На целую версту вытянулось похоронное шествие. Лошади шли
понуро, точно им тяжело было везти этот страшный груз.
По обе стороны похоронной процессии длинной цепью растянулись и
гарцевали на конях жандармы с шашками наголо. Они никого не подпускали к
гробам.
Впереди подвод медленно двигалась небольшая группа рабочих. Они несли
на руках наскоро сколоченный гроб и нестройно, грозно пели:

Вы жертвою пали в борьбе роковой,
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали все, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.

Вся степь оглашалась плачем детей, криками женщин. Одна из них
ползала по земле, протягивая руки к гробам. Она уже не могла плакать и
только хрипела. А сквозь этот стон сурово звучало пение:

Порой изнывали вы в тюрьмах сырых;
Свой суд беспощадный над вами
Враги-палачи изрекли, и на казнь
Пошли вы, гремя кандалами.

Жандармский ротмистр в белых перчатках, нахлестывая лошадь, заезжал
вперед и кричал, поднимаясь в стременах на носки, точно петух на насесте:
- Пре-кра-тить пение! Прошу пре-кра-тить!
Рабочие не обращали внимания на жандарма, и дружное пение звучало все
громче:

А деспот пирует в роскошном дворце,
Тревогу вином заливая,
Но грозные буквы давно на стене