"Леонид Михайлович Жариков. Повесть о суровом друге " - читать интересную книгу автора

грохнулся мягким задом на железные плиты.
Закрываясь от бьющей струи руками, он что-то кричал, но Васька
поливал и поливал его, сбил с него кожаный картуз, намочил жилетку с
золотой цепочкой на брюхе. На крик мастера отовсюду стали сбегаться
рабочие. Васька отбросил шланг и помчался вдоль коксовых батарей,
вскарабкался на гору железного лома и скрылся.
Мы встретились с ним у проходных ворот. Васька сорвал пыльный лист
лопуха и вытер им кровь на губах. С ненавистью глядя туда, где курился над
печами желтый дым, он сказал:
- Так ему и надо, толстопузому. Идем, Леня, нехай они пропадут со
своим коксом...


3

В неглубокой балке мы присели отдохнуть. Я показал Ваське новые
фантики от конфет, потом достал из-под рубашки веревку и предложил
поиграть в коня и кучера, но Васька безразлично смотрел на все это.
- Не надо, - сказал он, - ни к чему...
Мы поднялись и пошли домой.
Васька боялся, что ему влетит от отца. Но все обошлось. Жаль только,
что жалованье Ваське не выдали. Он заработал семьдесят копеек, но Юз
оштрафовал его на рубль. Ладно уж, спасибо, что в тюрьму не посадили...
Теперь мы опять играли вместе, строили в огороде шалаш из бурьяна и
палок, потом копали шахту. Только Васька сильно переменился. Испортили его
на заводе. Он сделался задумчивым: лежит и лежит с открытыми глазами.
Окликнешь, а он молчит.
Однажды, когда мы возились у калитки, подъехал на тележке Анисим
Иванович и виновато сказал:
- Определили тебя, сынок, в шахту! Не хотелось губить твои малые
годы, да такая уж наша судьба - тяни лямку, пока не выроют ямку.
Тетя Матрена заплакала:
- Посылаем дите в прорву!..
- Замолчи! - прикрикнул на нее Анисим Иванович. - И так тяжко на
душе.
На другой день тетя Матрена повела Ваську на Пастуховский рудник.
Я продолжал ходить к отцу на завод, но теперь ничто не занимало меня
там. Все чаще взбирался я на крышу нашего домика и с грустью смотрел в
далекую степь. Вон куда угнали моего Васю, на самый конец света...
Долго я тосковал и наконец не выдержал: сунул за пазуху ломоть хлеба,
захватил на всякий случай две сырые картошки и подался на рудник. Для
смелости я кликнул Полкана, но он проводил меня только до речки. "Полкан,
Полкан!" - кричал я, но он сел на берегу, уставился на меня грустными
глазами и сидел, виновато помахивая хвостом.
Идти было версты три. В степи уже высохла трава - даже полынь
почернела, лишь торчали кое-где высокие будяки с грязными, как тряпки,
листьями, да катились под порывами ветра сухие шары перекати-поля.
Страшно было идти одному. Раскинулась кругом печальная степь с
одинокими, как могилы, терриконами шахт. Куда ни глянь - пусто, безлюдно,
тихо. Наверно, один бог наблюдал с неба, как я чмокал опорками по