"Луи Жаколио. Факиры-очарователи" - читать интересную книгу автора

лежавшую на одном из столов книгу, содержавшую выдержки из Риг-Веды, и
просил назвать первое слово пятой строки на двадцать первой странице. В
ответ палочка начертила:
"Девадатта" ("Богом данный").
Я справился, - оказалось верно.
- Не хочешь ли задумать какой-нибудь вопрос? - сказал факир.
Я кивнул головой в ответ и задумал вопрос: кто наша общая мать.
Палочка начертила на песке:
"Вазунда" ("Земля").
Объяснить все эти явления я не берусь, да и не могу... Ловкость ли это
факира или громадная доза магнетизма - не знаю, но я это видел своими
глазами и утверждаю, что какие-нибудь проделки были немыслимы, во-первых,
потому, что подготовить их заранее факир не имел возможности, а во-вторых,
сеанс прошел при ослепительном свете полуденного солнца, и от меня не
уклонилось бы ни одно движение факира.
Я сделал несколько шагов по террасе и остановился у ее балюстрады.
Кавиндасами последовал за мной. Слева тянулся большой сад, где один из слуг
лениво черпал воду из колодца, сливая ее в водоем, откуда она по бамбуковым
трубам бежала в комнату для омовения.
Взглянув в этом направлении, факир, улыбнувшись, простер к колодцу свои
руки, и вдруг, к ужасу бедняги метора, веревка остановилась, и вытащить ее
он, несмотря на все усилия, не мог.
Обыкновенно, всякие препятствия в работе индусы приписывают злым духам
и сейчас же начинают петь заклинания, секрет которых покупают, и не очень
дешево, у браминов, которые их надувают без зазрения совести.
Перепуганный метор затянул гнусавым и визгливым голосом какие-то
заклинания, как вдруг горло отказалось ему повиноваться, и он остался с
открытым ртом и выпученными от страха глазами. Но вот очарователь опустил
свои руки, и бедняга мог вновь орать сколько угодно, а зачарованная веревка
легко вытащилась вместе с ведром.
К этому фокусу я отнесся скептически, т. к. факир мог легко накануне
сговориться с кем-нибудь из слуг, работавших в саду раджи.
Но я этого не сказал, и мы вернулись к месту наших опытов. Опускаясь в
кресло, я заметил факиру, что сейчас слишком душно, но он, по-видимому, не
обратил внимания на мои слова и казался погруженным в какую-то думу. Вдруг
со стола поднялся в воздух, лежавший на книге, пальмовый лист, употребляемый
индусами вместо веера. Лист приблизился к моему лицу и начал медленно
колыхаться предо мною, навевая прохладу. Я еще более удивился, когда
услышал, что вместе со свежестью опахало приносит мне точно очень издалека
едва уловимые, но довольно ясные звуки наидва, но не индусского, а того, что
поют на утренней заре охотники в горах.
Звуки смолкли, веер упал на свое прежнее место, а я остался с
мучительным вопросом: неужели я был жертвой галлюцинации, неужели это была
иллюзия, сон, но я не сплю, вот моя комната, вот знакомая терраса, вот
Кавиндасами, который собирается уйти позавтракать и отдохнуть несколько
часов, так как он не ел и не спал целые сутки. Уходя, факир остановился на
пороге двери, и, скрестив на груди руки, он, ни на что не опираясь, стал
медленно подниматься вверх и остановился в воздухе на двадцать пять-тридцать
сантиметров от земли. Дверь была завешана шелковой портьерой, затканной
красными, белыми и золотыми полосами, и я ясно видел, что ноги факира