"Никос Зервас. Кадеты Точка Ру" - читать интересную книгу автора

простонародной любви, броня неоспоримой, вопиющей гениальности. Вайскопф
снова и снова звонил Сахарскому и задавал заветный вопрос про уязвимое
место. Сахарский кашлял и невразумительно заикался: время шло, а сценарий
так-таки не удавалось придумать.
И вот под утро, в полусне проглядывая последние письма Пушкина, Леонид
Вайскопф внезапно выронил книгу и расхохотался. Неужели? Ему показалось...
Да, да, он нащупал и ухватил-таки русского гения за скользкую ранимую пятку.
- Ты такой отважный. Ты думаешь, никак тебя нельзя укусить, да? -
прошипел, а может быть, только подумал Вайскопф, с ненавистью глядя на
портрет неуязвимого поэта, уже истыканный дротиками. - А ведь я знаю, куда
нужно бить. Ты ведь сам ни царя не боялся, ни смерти, ни безумия. Ты даже
безвестности не боялся. А ведь безвестность ужасна, мне ли не знать! И
все-таки врешь, Сергеич, был один страх, который порабощал тебя полностью,
полностью!
Вайскопф вскочил и медленно подошел к пробитому дротиками портрету.
Копьецо с голубым опереньем торчало под левым глазом поэта. Вайскопф
улыбнулся, он уже чувствовал свою силу:
- Ты нашел счастье в семье. Ты был мужем красивейшей женщины века,
любящим отцом четверых детей. Ты понимал, что только клевета и бесчестье
супруги способны выбить тебя из триумфаторского седла. Потому что ревность
уже не даст тебе покоя, одна капля подозрения отравит море семейного
счастья! Ведь тот, кто с молоду был волен, ужасно к старости ревнив. Ха-ха.
Именно поэтому, когда клевета на жену наконец прозвучала, ты испугался ее
больше самой смерти!
Вайскопф медленно надавил на голубой дротик, вгоняя его глубже, глубже:
- Ты боялся рогов? Значит, ты их получишь! Гроздьями золочеными,
огромные рога! Как пышнейшее паникадило в храме Большого Вознесения, где ты
венчался с твоей ненаглядной Натальей!
Взбудораженный Вайскопф выскочил из дома и бросился вниз, через
разверстые Красные ворота в глубины полночного города. Он искал вдохновения,
он мчался в любимый публичный дом на Зубовском бульваре. Ему хотелось
острейших, невиданных впечатлений. Он требовал мальчика-арапчонка, но не
было арапчат. Он бросился в казино и жадно хотел проиграть половину жизни,
да непременно чтоб ставить на зеро, но игра крутилась медленно, вязко, он
даже стал сдуру выигрывать какие-то пошлые, мелкие суммы... Нет! Он вырвался
из казино, побежал по мокрому заледенелому тротуару. Безобразно опухший
нищий протянул ему навстречу руку с целлофановым пакетом - подай...
- Что, подать тебе? Иди ближе, - ласково позвал Вайскопф. Зло мерцая
глазами, подсосал побольше слюны и с наслаждением плюнул в распухшее лицо
алкоголика.
- Вот тебе подаяние! Остальное получишь у Пушкина! Дело было сделано,
дикая энергия кипела под сердцем, и Вайскопф едва дотерпел до дома. Ворвался
в душноватый кабинет и, как был в плаще, метнулся к монитору, дрожащими
пальцами вдавил в клавиатуру компьютера первый аккорд:
Дар напрасный, дар случайный, Ты, жена, мне отдана. И моею волей тайной
Ты в гарем осуждена...
Он чувствовал, что верные, желанные слова где-то рядом, их дыхание,
похожее на рокот священных водопадов, уже чувствовалось в воздухе, и
Вайскопф понимал, что неотвратимо приближается к цели по широкой, но верной
кривой: