"Алексей Зензинов, Владимир Забалуев. Направо, налево и сзади" - читать интересную книгу автора

вашему обществу!
- А я просто обрыдался!
- И откуда у нас с вами дружба такая, Александр? Начальница давеча даже
беспокоиться начала.
Диалог двух мужчин означает всего лишь, что две лагерные язвы - физрук
Андрей Б. Гольдберг и вожатый первого отряда Александр Г. Виноградов -
встретились.
Скоро полдень, стоит сумасшедшая жара, дети слоняются по лагерю с
пустыми, как у рыб, глазами, а эти двое бредут вдоль воды и томно
обмахиваются сломанными во поле с березы веточками.
Разговор перетекает на напарницу Александра Г. Виноградова. Девушке
приспичило устроить после полдника вечер поэзии в романтической обстановке
при свечах. Дело хозяйское, да только не хочется ей в одиночкупреть в
зашторенной палате и надсаживать горло, усмиряя детей. Что до Александра
Г. Виноградова, то ему не только не хочется, но и не можется. Ему, как
Чайльд-Гарольду, все обрыдло: дети, напарница-дура, работа. Физрук
предлагает напарницу-дуру изнасиловать стоя, чтобы враз поумнела, а детей
и работу послать на фиг, но Александру Г. Виноградову проще всех пустить
под одну гребенку, то есть послать на фиг и детей, и вожатую, и
советчика-физрука. Заменить бы поэзию на купание, но врачиха кричит, что
вода холодная, детей может схватить судорога, все потонут, а ее посадют. А
лучше всего самим бы сейчас искупаться, да только вода и в самом деле
ледяная.
- Мальчики, ложитесь загорать! - приподнимает голову из травы вожатая
младшеньких-шестилеток Марина С. Юрьева, единственная в лагере женщина,
которую Александр Г. Виноградов не причисляет к набитым дурам.
- Разрешите рядом, - вкрадчиво говорит Андрей Б. Гольдберг,
разоблачается и в одних плавках начинает все ближе и ближе подползать к
расплавленному, словно только что из доменной печи на песок вылитому телу
Марины С.
Юрьевой.
- Не охальничай, - бормочет та и через какое-то время отползает к реке.
- Дети рядом.
- Поговори у меня, я у тебя враз все лямки на купальнике оборву! - с
тоской говорит физрук, но вместо того, чтобы исполнить угрозу,
откидывается на спину.
Марина С. Юрьева смеется низким смехом.
Рябь, которую Андрей Б. Гольдберг обозвал прибоем, пошлепывает по
доскам купалки, как любящая мать по попке раскапризничавшегося ребенка.
Через десять минут подло эмигрирует за бугор тень от растущей на обрыве
сосны, и никак не лезет в башку светлая мысль о том, чем еще заполнить
зияющую пустоту пространственно-временной протяженности (в просторечии
называемой летней педагогической практикой).
- Марина Сергеевна, сыгранем в боевой восемнадцатый год!
- Это как же, Андрюша?
- Вы садитесь мне на шею, и я катаю вас верхом по лагерю. Потом можно
наоборот...

- Я лучше позагораю.
- Было бы предложено!.. Александр, друг мой, Александр!