"В.Зазубрин. Щепка ("Сибирские огни", No 2 1989) (про революцию)" - читать интересную книгу автора

следом. Не оглядывался-не видел. Теперь он доволен-догнал. Вон ртом
хватает воздух, как рыба, и рожу кривит.
Срубов не понимал, что он у себя на квартире стоит перед трюмо.
Страха перед двойником не было на этот раз. Моментально решил его
уничтожить. Топор от печки сам прыгнул в руки. Со всего размаха двойника по
лицу. Насквозь-от правого глаза к мочке левого уха. А он, дурак, в
последнюю секунду еще засмеялся, захохотал. Так с хохотом и рассыпался по
полу сверкающими кусками.
Один враг уничтожен. Теперь стена. Напрасно воображают поставить его к
ней. Расстрелять его никому не удастся. Он обманет всех. Пусть думают, что
он раздевается, а он ее топором. Прорубит и убежит.
Сзади в дверях бледное испуганное лицо матери.
- Андрюша, Андрюша.
Осыпалась штукатурка. Желтый бок бревна. Щепки летят. Еще и еще
сильнее. Топор соскочил с топорища. Черт с ним. Зубы-то на что. Зубами,
когтями прогрызет, процарапает и убежит.
- Андрей Павлович, Андрей Павлович, что вы делаете? Кто это тянет его
за плечи. Надо посмотреть. Может быть. двойник опять поднялся с полу. Не
насмерть его значит убил. Срубов пристально смотрит в глаза маленькому
коренастому черноусому человеку. Ага, квартирант Сорокин. Обывателишка, в
собесе служит. Надо держать себя с достоинством, подальше от этой дряни.
Гордо поднял голову:
- Прошу, во-первых, не фамильярничать, не прикасаться ко мне грязными
ручишками. Во-вторых, запомните, я коммунист и христианских имен, разных
Андреев блаженных и Василиев первозванных или как там... Ну да, не признаю.
Если вам угодно обращаться ко мне, то пожалуйста - мое имя Лимон...
Отчего-то сразу устал. Голова кружится. Сил нет. Угорел, что ли?
Проехаться бы на автомобиле за город. Пожалуй, надо ПОП|чУИТЬ этого
обывателишку. Оказывается, согласен, даже рад. И мать тоже тут, улыбается,
головой кивает.
- Прокатись, Андрюша, прокатись, родной.
В прихожей разрешил надеть на себя пальто. На голову самое легкое кепи.
Чем легче, тем лучше. В дверях обернулся. Мать что-то плачет. Вся дрожит,
трясется.
- Мама, не забудь сегодня Юрику на завтрак котлетку... Ничего не
ответила, плачет. Автомобиль двигался почему то не бензином, а конной тягой.
Да и тащила его какая-то заморенная клячонка. Ну, все равно. Главное, чтобы
сидеть. И Сорокин ничего, можно даже поговорить с ним.
- Сорокин, вы знаете, я ведь с механического завода. Рабочий. Двадцать
четыре часа в сутки.
Все-таки сидеть трудно. Может быть, можно лечь? Надо спросить.
- Сорокин, кровать далеко? Я смертельно устал.
Ну и тип этот Сорокин. Чурбан с глазами. Молчит. Плохой кавалер- за
талию сгреб, как медведь.
Из-за угла люди с оркестром, с развернутым красным знаменем. Оркестр
молчит. Резкий, четкий стук ног.
В глазах Срубова красное знамя расплывается красным туманом. Стук
ног-стук топоров на плотах (он никогда не забудет его). Срубову кажется,
что он снова плывет по кровавой реке. Только не на плоту он. Он оторвался и
щепкой одинокой качается на волнах. А плоты мимо, обгоняют его. Вдоль