"В.Зазубрин. Щепка ("Сибирские огни", No 2 1989) (про революцию)" - читать интересную книгу автора

зрители-сотни глаз, десятки биноклей, лорнетов разглядывали Срубова. Куда
ни обернется Срубов-блестящие кружочки стекол и глаз, глаз, глаз. От
люстры, от биноклей, от лорнетов, от глаз - лучи. Их фокус-Срубов. А по
партеру, по ложам, по галерке волнами ветерка еле уловимым шепотом:
- ...Предгубчека... Хозяин губподвала... Губпалач... Красный
жандарм... Советский охранник... Первый грабитель...
Нервничает Срубов, бледнеет, вертится на стуле, толкает в рот бороду,
жует усы. И глаза его, простые человечьи глаза, которым нужны краски и свет,
темнеют, наливаются злобой. И мозг его усталый требует отдыха, напрягается
стрелами, мечет мысли.
"Бесплатные зрители советского театра. Советские служащие. Знаю я вас.
Наполовину потертые английские френчи с вырванными погонами. Наполовину
бывшие барыни в заштопанных платьях и грязных, мятых горжетах. Шушукаетесь.
Глазки таращите. Шарахаетесь, как от чумы. Подлые душонки. А доносы друг на
друга пишете? С выражением своей лояльнейшей лояльности распинаетесь на
целых писчих листах. Гады. Знаю, знаю, есть среди вас и пролезшие в партию
коммунистишки. Есть и так называемые социалисты. Многие яз вас с
восторженным подвыванием пели и поют-месть беспощадная всем супостатам...
Мщение и смерть... Бей, губи их, злодеев проклятых. Кровью мы наших врагов
обагрим. И, сволочи, сторонятся, сторонитесь чекистов. Чекисты-второй сорт.
О подлецы, о лицемеры, подлые белоручки, в книге, в газете теоретически вы
не против террора, признаете его необходимость, а чекиста, осуществляющего
признанную вами теорию, презираете. Вы скажете-враг обезоружен. Пока он жив
- он не обезоружен. Его главное оружие - голова. Это уже доказано не раз.
Краснов, юнкера, бывшие у нас в руках и не уничтоженные нами. Вы окружаете
ореолом героизма террористов, социалистов-революционеров. Разве Сазонов,
Калшев, Балмашев не такие же палачи? Конечно, они делали это на фоне
красивой декорации с пафосом, в порыве. А у нас это будничное дело, работа.
А работы-то вы более всего боитесь. Мы проделываем огромную черновую,
черную, грязную работу. О, вы не любите чернорабочих черного труда. Вы
любите чистоту везде и во всем, вплоть до клозета. А от ассенизатора,
чистящего его, вы отвертываетесь с презрением. Вы любите бифштекс с кровью.
И мясник для вас ругательное слово. Ведь все вы, от черносотенца до
социалиста, оправдываете существование смертной казни. А палача сторонитесь,
изображаете его всегда звероподобным Малютой. О палаче вы всегда говорите с
отвращением. Но я говорю вам, сволочи, что мы, палачи, имеем право на
уважение..."
Но до начала так и не досидел, вскочил, потел к выходу. Глаза, бинокли,
лорнеты с боков, в спину, в лицо. Не заметил, что громко сказал-сволочи. И
плюнул.
Домой пришел бледный, с дергаюшимся лицом. Старуха в черном платье и
платке, открывавшая дверь, пытливо-ласково посмотрела в глаза:
- Ты болен, Андрюша?
У Срубова бессильно опущены плечи. Взглянул на мать тяжелым измученным
взглядом, глазами, которым не дали красок и света, которые потускнели,
затосковали.
- Я устал, мама.
На кровать лег сейчас же. Мать гремела в столовой посудой. Собирала
ужин. Но Срубову хотелось только спать.
Видит Срубов во сне огромную машину. Много людей на ней. Главные