"Герман Леонидович Занадворов. Главы романа" - читать интересную книгу автора

кровью. Такова была плата, что отдавали люди и целые народы за каждый шаг
вперед. Борцы умирали на виселицах, на дыбах и колах. Умирали от голода и
заживо сгнивали в казематах. Бывало, они оступались, ошибались дорогой. Но
все то же извечное стремление жило в душе народа. Оно было так же
естественно, как стремление листьев протянуться к свету, как стремление
птицы на волю.
Так думал Павел еще вчера, переворачивая архивные листы. Книги остались
те же. Но сейчас было даже странно, что они могли волновать.
Он машинально взял одну - отбросил, взял другую - захлопнул.
Кто будет читать, когда идет война?
Он задыхался. Сбросил пиджак, рубашку. Выключил свет, откинул одеяло.
Темный, затаив дыхание, лежал вокруг город. Ни трамвайных звонков, ни
рыжеватого отсвета над крышами, ни смеха в садах. Город воюет. О ней, об
этой возможной войне, говорили в речах, писали в газетах, даже пели в
песнях. Она пришла, эта война, не так, как говорили и писали, но пришла. Ну,
а он? Неужели он окажется в стороне только потому, что освобожден от
воинской обязанности, что у него туберкулез?
Павел яростно сжимал раму. Пальцы ныли. Внизу тревожно лопотала листва
да перекликались женщины - постовые группы самозащиты. Нет, если
вслушаться - город не спит. Над ним стоит ровный гул. Что это такое: гул
взволнованных голосов, далекий рев боевых машин или просто шумит в ушах
встревоженная кровь?
Но что же он все-таки будет делать?
Позади с грохотом распахивается дверь. Дорошенко окликает:
- Где ты, Павел? Не спишь? Давай свет.
Возбужденный, растрепанный, будто он целый день грузил мешки, Дорошенко
валится на диван. Он только что из редакции. Весь день бегал с митинга на
митинг. Вот это подъем! Только дай оружие! Сообщения с фронта? Нет,
сообщений еще никаких. Сводка будет позже. Наверное, наши уже наступают. Но
фашисты, сволочи, все-таки прорываются: бомбили несколько станций. Недалеко
от Киева обстреляли пассажирский поезд. Из пулеметов. С бреющего. И видели
же, стервецы, что пассажирский. А впрочем, ну их к черту. У тебя нечего
есть? Нечего? Тогда давай спать. Уже скоро три. Пока добрался бы до дома -
пришлось бы обратно, потому решил к тебе.
Дорошенко скинул туфли, повернулся на бок, утомленный горячим днем.
- Послушай, Володя, - позвал его Павел.
Неясное ворчание ответило с дивана. Но Павел все же не дал Дорошенко
спать, пока не объяснил ему, что заниматься историей сейчас глупо, надо
браться за практическую военную работу. Но за что именно? Быть может на
дороге нужны люди?
Дорошенко не на шутку рассердился на приятеля.
- Ну тебя к черту. Тоже нашелся безработный. Ты еще не член партии?
Кандидат? Не важно. Завтра пойдем в Подор{1}, получишь работы столько, что
не переработаешь.
Завтра наступило значительно раньше, чем было нужно для отдыха
взбудораженного девятисоттысячного города. В пять часов взвыли сирены,
заводы, паровозы. Полуодетые люди, прижимая сонных детей, бросились в
подвалы. Они еще не привыкли к тревогам и бомбежкам. Время, когда трехлетние
дети по прерывистому гулу стали отличать вражеский самолет, когда старухи
стали доверять канавам больше, чем подвалам трехэтажных домов, было еще