"Герман Леонидович Занадворов. Дневник расстрелянного " - читать интересную книгу автора

или содрал двойную цену за ботинки, или носил лучшие штаны.
В воскресенье говорили про убийство остатков евреев. Завел разговор
старик.
- Уж что-что, а этого никак понять не могу, не могу смириться.
Начал говорить о детях: "Чем же виноваты". О Палестине: "Ну и отправили
бы".
Его дочь запротестовала:
- Вредные они. Вредные. Уж война была. Я в очереди стояла, ничего не
достала, а продавец-еврей еврейкам без очереди давал.
Аж душно мне стало. Повернулся бы... Но усидел и смолчал. Весь день
потом трясло. И хотелось стрелять дураков да сволочей пачками. До чего же
подлой может быть вот такая маленькая женщина.
Ненависть к иноплеменным - ее сколько угодно: у мещан, у кулаков, у
дураков, у сволочей, но у средних парня или девушки, учительницы или
тракториста, да и у многих бабок - ее нет.
3 июня 1942 г.
Опять молодежь волнует отправка в Германию. По объявлению - в Умань.
Передают, что большинство студентов техникумов медицинского и строительного
разбежались. Полицаи ловили - в Германию.
На поле женщина говорит (Маруся ходит каждый день почти то полоть, то
сапбть):
- На наш район триста.
Маруся волнуется.
- Вот когда мы с тобой пропали. Они же нас прежде всех запишут. -
Плачет. - Скажи, ты пойдешь со мной?
4 июня 1942 г.
Художник должен жить!
Не так ли? Из всех бойцов - практических и идеологических - он должен
последним остаться на поле боя, остаться жить и бороться. Никто, как он, не
может замаскировать свое оружие. Он может яд против врагов по каплям разлить
в сотни тысяч строк - им будут отравляться не замечая. Он может через века
передать эстафету идей своего времени. Только мужество. Побольше мужества!
8 июня 1942 г.
Подробности отправки - "негров" из Колодистого. По ночам, а то днем
разносят в хаты бумажки. Собираются около управы. Машинами - в район. Там
врачебная комиссия.
Большинство юношей, девушек с 16 лет. Одного скрыли - отца, мать
избили. Конфисковали корову, телку, вещи.
Бракуют мало. Передают, что берут даже с туберкулезом. Одна женщина в
комиссии:
- Да я кривая... Да я в лишаях.
- Ничего, будешь работать.
Рассказчица:
- Вот время какое, если на себя наговаривают.
Говорят, пишут прежде всего интеллигентов, что выучились и сейчас
повозвращались на пепелище. Им{5} такая инструкция: урезать у народа голову.
Люди рассказывают, а мне неотвязно: негры! Вспоминается все читанное о
невольниках. Так вот и татары гоняли рабов да рабынь. Разница лишь в том,
что теперь на поезде, что тогда большей частью все же сносно кормили. Зачем
же было писать "Хижину дяди Тома", а мы еще плакали над ней.