"Леонид Залата. Волчьи ягоды " - читать интересную книгу автора

в гараж. Последнее время он начал бояться людских взглядов, чуть ли не в
каждом виделся немой вопрос. Но больше всего обидела его Елена Дмитриевна.
По приезде из Мисхора Ярослав побежал к Сосновским, готовясь к слезам, к
тяжкому разговору. Не было ни слез, ни разговора, ибо Елена Дмитриевна
закрыла перед ним дверь. Сначала Ярослав подумал, что виновата старуха
Кириллиха, которая как раз вертелась около нее, льстиво заглядывая в глаза,
но тут появился из школы Василек.
"Шел бы ты отсюда, - грубо сказал он. - Мама знать тебя не хочет".
Это было так неожиданно и несправедливо, что судорога перехватила
горло...
Из ворот хлебозавода выезжали фургоны. Ярош нажал на тормоза, пропуская
машины перед собой, и почувствовал, что проголодался.
На кухню он прошмыгнул на цыпочках, надеясь, что его возвращение
осталось незамеченным. Потихоньку позавтракал и так же тайком выскользнул из
дома. Идти ему, собственно, было некуда, но спать не хотелось, а еще больше
не хотелось слушать материнские вздохи, видеть, как отец придумывает себе
всякие заботы, лишь бы избежать разговора с сыном.
Ярослав шел по улицам без определенной цели, но ноги как-то сами собой,
автоматически привели его к белой колоннаде, за которой шумел городской
парк.
Те же самые ивы стояли над водой, касаясь ветвями зеленоватого плеса, а
когда налетал ветер, трепетали тихо и печально. Пожалуй, впервые Ярошу
пришло на ум, что эти ивы недаром в народе называют плакучими, они и правда
напоминают застывших в горе женщин с распущенными косами. И шепот под
ветром - то их думы, а может, и стоны.
Человек воспринимает окружающий мир в зависимости от настроения. Еще
недавно Ярослав говорил Нине, что эти ивы мучит жажда - со всего парка
сбежались к пруду на водопой.
Так же, как и тогда, зеркально чистый плес пересекала золотая дорожка,
в глубине плыли белые облака, а дорожка лежала на поверхности, и казалось,
что по ней можно добраться к другому берегу. На том берегу высилась
деревянная постройка шахматного клуба. По обеим сторонам входа стояли грубо
вырезанные из бревна кони, а крышу украшали инкрустированные цветным стеклом
зубчатые ладьи. Ярослав не раз ходил туда с Ниной, надеясь пристрастить ее к
шахматам, потому как сам любил эту игру до самозабвения и даже создавал
этюды...
Под ивами стояла чугунная скамья, такая знакомая, что Ярош мог, закрыв
глаза, нарисовать ее до малейшей трещинки. Тут они сидели, словно под
шатром, отгороженные от всего мира, бросали в воду крошки хлеба. Нина
называла это "кормлением хищников". Карпы никак не напоминали хищников;
солнечно поблескивая чешуей, словно позолоченным панцирем, они всплывали на
поверхность, ловко всасывали крошки через удлиненные трубочкой
бледно-розовые губы и, грациозно взмахнув хвостом, исчезали в глубине. Нина
уверяла, что научилась их различать, и наделила именами: "Это Хитрый, тот
Осторожный, а вон Нахал - съел три куска и еще канючит". Для Ярослава все
карпы были одинаковы, но он делал вид, что верит утверждениям Нины.
Наверное, это были лучшие часы Ярослава Яроша - на этой чугунной скамье
около пруда в городском парке. Много было тут сказано и услышано, а каждое
слово наполнялось теперь не отмеченным ранее смыслом и казалось
неповторимым. Казалось?