"Виталий Александрович Закруткин. Помнинька (Рассказ про войну)" - читать интересную книгу автора

обжигались лесной крапивой. Ей было очень тяжело, понимаете, не только
физически, но и душевно тяжело. Она не была рождена для ратных подвигов,
она слишком любила на земле все живое и красивое и слишком боялась смерти.
Но она ни разу не покинула нас, ни разу не сослалась на свою слабость, ни
разу не пожаловалась. Мы свыше двух лет партизанили в лесах, совершали
молниеносные ночные переходы, неделями прятались в болотах, но эта девушка
не огрубела, не стала взрослой, как будто кровавые труды не коснулись ее
души. Мы все по-прежнему любили ее. Нет, не то слово... Мы боготворили ее.
Как зеницу ока мы берегли дорогую для нас ее жизнь. Не в переносном, а в
прямом смысле слова мы на руках носили ее по лесам. Мы тайно ревновали ее
друг к другу, мучились от неразделенной любви и надеялись на то, что она
наконец полюбит избранного ею и этим, может быть, положит конец нашим
душевным тревогам...
Как мы жили в лесах - об этом теперь не расскажешь. Мне очень трудно
было держать в руках такую разношерстную массу людей, но я установил в
отряде железную дисциплину... Конечно, у нас довольно часто происходили
жаркие споры. Бывало, вернемся мы с какого-нибудь очередного дела,
уляжемся в своих землянках и начнем бесконечный разговор о переустройстве
искалеченного войною мира. Холбрук при этом, не скрывая, говорил о своей
ненависти к коммунизму и всячески восхвалял "священные принципы
американской демократии". Но тут обычно вмешивался негр и, косо
посматривая на Холбрука, рассказывал о том, как янки-"демократы" из штата
Виргиния повесили его отца на телефонном столбе...
Приходилось и мне часто и много рассказывать о нашей стране. Я
говорил людям о колхозах, о программе партии, о детских яслях, о
пятилетке, обо всем, что могло рассеять ту дымовую завесу, которую не
уставал пускать Холбрук. При этом я заметил, что особенно внимательно и
восхищенно слушает мои рассказы Ридушка. Вы знаете, она слушала это так,
как чистые, восторженные дети умеют слушать рассказ о чудесном сказочном
мире...
Иногда мне казалось, что Ридушка любит... меня. Вы не смейтесь, мне
действительно казалось, что она любит меня. Подчас я ловил на себе ее
нежные взгляды, но как только она замечала, что я смотрю на нее, она
отворачивалась. О, как часто расспрашивала она меня о России, о комсомоле,
просила петь русские песни, читать стихи Пушкина, как часто говорила, что
любит мою красивую землю и как гордится и радуется тому, что я русский. Но
она ни разу не сказала, что любит меня. Понимаете, она ни разу не сказала
об этом.
Взглянув на часы, лейтенант Григорьев торопливо поднялся со скамьи,
потом сел, коснулся рукой моего плеча и сказал виновато:
- Я вас задержал. Но я сейчас закончу. Мне немного осталось
досказать...
Однажды - это было восемнадцатого апреля этого года - мы собрались на
операцию. Немцы уже отступали, и нам надо было взорвать два
железнодорожных моста на реке Сазава. Днем у Ридушки болела голова, и она
просила оставить ее дома. За два с половиной года она в первый раз просила
об этом. И когда я взглянул в ее глаза, я понял, что она больна и не
сможет идти. Щеки ее были покрыты лихорадочным румянцем, руки дрожали. В
оранжерее с ней остались дядя Вацлав, Том Холбрук и один раненый бельгиец.
Я забыл вам сказать, что мы часто жили в нашей милой оранжерее и немцы ни