"Хольм ван Зайчик. Агарь, Агарь!.." - читать интересную книгу автора

совести!"
Пожилой господин не отрывал взгляда от карты блюд. Его дама кинула
через пруд мимолетный взгляд, чуть сморщилась брезгливо и, наклонившись
через столик к своему спутнику, что-то негромко сказала. Господин еле
заметно пожал плечами, потом все же поднял глаза и пренебрежительно махнул в
сторону демонстрантов рукой: не обращай, мол, внимания, скоро уйдут.
- Айн-цвай-драй! Айн-цвай-драй! Айн-цвай-драй!
- Под суд психиатров-карателей!
- Ваша газета, герр Рабинович.
Он вздрогнул.
- Как тихо вы ходите, Курт.
Кельнер с достоинством усмехнулся.
"Айн-цвай-драй! - слышалось, удаляясь; и уже на излете долетело: -
Антинародный режим - к ответу!"
Нет, подумал он, когда кельнер ушел. Не просто с достоинством. С
превосходством.
Отчего нас нигде не любят?
Для большинства ответ очень прост. Но он не терпел, не признавал
простых ответов; когда их давали другие, он с трудом подавлял раздражение, а
ему самому они просто не приходили в голову. То были его дар и его
проклятие.
Простые ответы даются на один день, а уже назавтра они вызывают лишь
новые вопросы.
Все настоящие ответы - в прошлом. Он был уверен, что даже у ордусян,
загадочных и непостижимых, наверняка тоже есть какие-нибудь вопросы к жизни,
их не может не быть; и наверняка ответы на них тоже даны лет за тысячу до
того, как вопросы эти сформулировала злоба дня...
Может статься, все, сами того не сознавая, до сих пор видят нас так,
как видели египтяне? И может, и мы, сами того не сознавая, до сих пор видим
всех как египтян?
Почему фараон вдруг ни с того ни с сего сказал: "Народ сынов Израилевых
многочисленнее и сильнее нас, давай ухитримся против него, иначе он
размножится, и, когда случится война, присоединится к неприятелям нашим, и
будет воевать против нас, и выйдет из этой земли"?3 Почему? Только ли
потому, что пища и обычаи наши были "мерзостью" для египтян? Или, может, и
потому еще, что слишком уж ревностно, получив в свое время богатейшие земли
страны, сыны Израилевы держали себя наособицу, вчуже и слишком
бескомпромиссно ждали, когда же наконец Бог, который привел их в Египет,
чтоб они спаслись, переждали лихолетье и стали из большой, в семьдесят
человек, но все же одной-единственной семьи целым народом, уведет их
обратно, да еще и не с пустыми руками?4
Может же, наверное, быть так: что для одних - предмет гордости, в
глазах других - пример подлости?
Может, они видят нас так: эти, мол, саранчой летят туда, где сытно и
безопасно, отхватывают все лучшее, но стоит лишь прозвенеть звоночку
тревоги, галопом несутся вон, да при том благоразумно, чтобы не мучиться
совестью, начинают ненавидеть тех, кто их некогда приютил? Мы, мол, живем
тут, и потому все здешние права нам подавай, но, кроме них, еще одно,
специальное - право порскнуть в любой момент, куда глаза глядят, и потому со
здешними обязанностями к нам лучше и не приставайте...