"Павел Архипович Загребельный. Я, Богдан (Исповедь во славе)" - читать интересную книгу автора

было не один и не два дня, а целых два года! Два года рабства для тебя,
молодого, сильного, вольного мыслью и всем поведением своим, равным двумстам
годам порабощения для целого народа.

Ой ти, козаче, козаче Супруне,
Де ж твої прегромкiї рушницi?
Гей, мої рушницi в хана у свiтлицi,
Сам я молод у темницi...

Унижение, тупое животное существование, проклятье, проклятье! Смерть
тут была бы высшей справедливостью, даже если и должен был получить ее от
рук несправедливых. Я жил дальше, но это была не жизнь, точно так же, как
время мое стало безвременьем, оно двигалось вместе с солнцем, а измерялось
расстоянием между двумя котелками рисовой чорбы, которую мне давали каждый
день, чтобы я все-таки жил, чистил коней вельможному турку, кормил их, поил
водой, делал проводки, чтобы не застаивались, смазал сбрую, начищал медь и
серебро, отливал пули в формах, точил сабли, чистил мушкеты. И неволя,
неволя, тяжкая, как свинец, безнадежная, как мука.

Летiла зозуля та й стала кувати,
Аж то не зозуля, а рiдная мати.
То рiдная мати iз рiдного краю.
А я на чужинi горюю-вмираю.
Якби мати знала, яка менi бiда,
Вона передала б горобчиком хлiба.
Горобчиком хлiба, синичкою солi,
Якби мати знала, як тяжко в неволi.

Все было в трепете, когда появлялся паша, но он никого не замечал, не
обращал внимания и на меня, ни разу не поинтересовался моим знанием языков
или еще чего-то там, хотя, как сказано уже, именно за эти знания велел
определить к себе во двор, осовободив от каторги на галерах. Не хотел ли он,
чтобы я обучал его коней латинскому и греческому?
(Впоследствии обо мне будет написано еще и не такое. Будто я был таким
красавцем, что под Цецорой, увидев меня, турки скорее повезли в Стамбул для
султанской матери валиде Махпейкер, пресыщенной любовниками.
"Невольником-красавцем торопится Махпейкер задержать угасание женственности,
пощекотать отмирающую похоть развращенной женщины". Промолчим и о стиле
выражения, оставив его на совести того, кто писал. Но ведь не была валиде
Кьезем (потому что так ее чаще всего называли) старой, ведь не было ей тогда
еще и тридцати лет, а любовников хотя и могла бы иметь, так не возили их с
поля боя. Далее написано, будто меня спасает нареченная молодого султана.
Султанова нареченная! Какие слова! Так, будто султан сельский парубок.
Далее, я как бы прикинулся мусульманином, меня подарили румелийскому
кади-аскеру, тот сделал меня муллой, я читал смертный приговор султанскому
брату и наблюдал, как тому отрубают голову, далее общаюсь с православным
патриархом, который почему-то живет в Скутари, меня же держат в
караван-сарае, и я наблюдаю, как янычары ездят верхом по Стамбулу. Если бы в
самом деле хотя бы на миг мог стать мусульманином, то, читая такое, невольно
воскликнул бы: о шариат! О вера! Жаль говорить!)