"Павло Загребельный. Разгон" - читать интересную книгу автора

который по двум законченным триангуляциям четырехмерных многочленов означал
бы томоморфизм этих многочленов".
Теперь, когда ее позорно выгнали, она - перед магазином научной книги.
Хочет приобрести книги академика Карналя? Смешно! Но в магазин все же вошла.
Должны же у этого Карналя быть какие-то книги, коли он академик. Посмотрим,
что он пишет.
Анастасия тряхнула волосами, остановилась у входа. В магазине были одни
женщины. Покупателей - ни одного, а продавцами - только женщины. Невыносимо.
Продавать книги - мужское дело. Седым, мудрым, спокойным, углубленным в
нечто чуть ли не потустороннее, удивительно непрактичным, наивным, как
парижские букинисты. Ну, она никогда не была в Париже, но о букинистах
знает. Хорошо бы и здесь. В таком книжном магазине. У женщин она не хочет ни
покупать, ни спрашивать.
Анастасия вышла, так и не спросив никого о книгах Карналя. А может, их
и нет? Это когда-то академики были обязательно с книгами, с сочинениями,
теперь, наверное, иначе. Она однажды слышала выступление какого-то
академика, который не умел произнести слова "Финляндия", упорно повторяя
"Финдляндия". Особенно смешно было потому, что ученый только что вернулся из
Финляндии и рассказывал о своей поездке. Но какое это имеет отношение к
Карналю?
Анастасия шла, изо всех сил размахивая своей сумочкой, мстительно
закусывая губу, составляла мысленно статью о Карнале. Вы верите в
существование гениев? Книга, которую вы берете в руки, свидетельствует...
Нет, надо начинать с долгой и яркой жизни. Увы, долгая жизнь наряду с
успехами и радостями приносит и огорчения, просчеты, ошибочные поступки. Мы
можем с огорчением отметить в жизни нашего автора и неумеренные восторги, и,
что много хуже, несвойственные ученому высказывания по адресу ряда его
старших (или младших) коллег, которые по тем или иным причинам... Но мы
должны быть снисходительными, тем более что эта снисходительность - не
проявление милости, она заработана ученым, его талантом, его трудолюбием,
всей его прежней жизнью. Конечно, мы можем сегодня отметить, что в его
научной практике бывало и такое, когда мысль опережала слово или, напротив,
слово опережало мысль, и тогда мы встречались либо с невыразительностью,
либо с анахронизмом, либо же с откровенными неудачами вообще. Но разве это -
не признак настоящего?.. Он живет и работает среди нас, вместе с нами, не
уступая в активности самым молодым, самым энергичным, хотя в науке
энергичность и не всегда свидетельство истинности намерений и не ведет к
полезным последствиям, уже не говоря об открытиях... Его время нормировано
по наивысшим стандартам, недоступным пониманию простых смертных. Достаточно
сказать, что оно на целых полгода расписано до последней минуты...
Представить себе это трудно, да, наверное, и не надо представлять, так как
тут кончаются обычные параметры человеческой жизни и мы переходим в сферу не
то машинного функционирования, не то, возможно (мы бы хотели надеяться
именно на это), в область будущего, ибо академик Карналь считает себя (и,
вероятно же, не без оснований) среди нас, людей, углубленных в заботы
повседневности, полномочным представителем грядущего. Он как бы сошел со
страниц научно-фантастических книг, в чем вы легко можете убедиться, если
вам удастся каким-либо образом встретиться с академиком, хотя, откровенно
говоря, вряд ли вам удастся это сделать...
Анастасия прервала поток своих злых мыслей. Чуть не застонала от