"Павло Загребельный. Разгон" - читать интересную книгу автора

приближается. Такая смерть - не жертва, она неминуемо имеет свое
продолжение, свое следствие, растягивается во времени, хотя она и короче,
чем жизнь, зато неизмеримо наполненнее. Тут нет выбора между чужой и своей
смертью, есть твердая вера в высокое назначение бойца на земле, в умение
сконденсировать в миг собственной смерти, может, и не одну жизнь, а целые
тысячи их.
Штурмовики вырвались из черного дождя, опередив отчаянный вой сигналов
воздушной тревоги. Прилетели, когда их никто уже не ждал. Темнело, часовые
зашевелились в своих неуклюжих длинных плащах, чтобы собирать пленных,
пересчитывать, точно скот, и бегом гнать на ночевку, как вдруг засвистело,
взорвалось, занялось красным, смерть ударила отовсюду, спасения не было,
падай, где стоишь, бормочи в душе мольбу о спасении, о счастливом случае,
надейся, что переждешь, уцелеешь, выкарабкаешься и на этот раз. Штурмовики
шли двумя волнами, одни сбросили бомбы, другие ударили из скорострельных
пушек и пулеметов. Не знаешь, что ужаснее - разодранное огнем черное небо
или дикое рысканье пуль по земле. Война выступала перед ними всегда только с
завязанными глазами, смерть не выбирала, свой или чужой, не было для нее
лучших и худших, врагов и друзей, для живых она всегда страшна, но еще
страшнее бессильное ожидание смерти.
Профессор, Капитан и Малыш, извиваясь между рельсами, под колесами
вагонов, ежась от звяканья пуль, ударявших о металл, казалось, прямо перед
их лицами, ползли куда-то в сторону, еще сами не сознавая, что будет дальше,
не знали, почему не залегли, как другие. Ближе и ближе к краю путей, к той
улочке, в конце которой темнел спасительный лес. Сигналы тревоги отчаянно
рыдали над ними, американские штурмовики добивали беззащитную станцию,
гремело, клокотало, пылало сзади. Если мир имел форму шара, то непременно
шара огненного, в полыхании и неодолимом запахе огня, а центр мира всегда
там, где есть непокоренный дух и жажда воли.
- Бежим! - тихо крикнул Капитан.
- Бежим! - поддержал его Малыш.
Профессор молчал, не мог перевести дух, два товарища помоложе,
поддерживая его под руки, помогли перепрыгнуть последние рельсы, и все трое
упали, хоронясь не так от пуль и осколков, как от глаз постовых. Ждали
окриков, ждали, может, и выстрелов.
Улица приняла беглецов настороженно. Скользкая мостовая предательски
загремела под тремя парами деревянных колодок. Пустая, темная улица обещала
угрозы не только сзади, но со всех сторон. Зато впереди было обещание воли.
Добежать до леса, спрятаться, затеряться между темными деревьями и убегать,
убегать... Судьба тех, кто безоружным поставлен против вооруженных врагов.
Убежать, чтобы вернуться... Времени оставалось в обрез, война могла
закончиться в любой день, час, гарантий на возвращение не имел сегодня уже
никто, но те, позади, все же боятся возвращений, поэтому непременно станут
преследовать.
Колодки гремели по скользкому камню так, что их услышали бы и мертвые.
Странно, что беглецы смогли преодолеть чуть ли не половину длинной улицы - и
их никто еще не остановил. Ведь их слышали в домах по обе стороны улицы.
Потом услышали и постовые. Услышал фельдфебель с серебряным черепом на
высокой тулье фуражки, услышал и Паралитик, грохот колодок отозвался в ушах
эсэсовцев потому, что штурмовики внезапно исчезли, вдогонку им полетели
сигналы отбоя воздушной тревоги и на мгновение воцарилась тишина. Станция