"М.Н.Загоскин. Вечер на Хопре" - читать интересную книгу автора

зверских и отвратительных лиц. Бритые головы с хохлами,
отвислые подбородки, нахмуренные брови, усы, как у
сибирских котов,- ну, словом, что портрет, то рожа, и
одна другой отвратительнее. Ай да красавцы,-подумал я.-
Ну, если домовые, которые изволят здесь пошаливать, не
красивее их, так признаюсь!.. Более всех поразил меня
портрет какого-то святочного пугала с золотой цепью на
шее, в черном балахоне и в высокой четырехсторонней
шапке. Его сухое и бледное лицо, зачесанные книзу усы и
выглядывающие из-под навислых бровей косые глаза были так
безобразны, что я в жизнь мою ничего гаже не видывал.
Внизу на золоченой раме было написано имя пана Твардов
ского. Так вот он! - вскричал я невольно.- Ну, хорош,
голубчик! И он же приходит с того света живых людей
пугать! Ах ты, чертова чучела! - примолвил я, плюнув на
портрет.- Да небойсь, меня не испугаешь, еретик прокля
тый! Не знаю почему, но я не чувствовал в себе никакой
робости, мне казалось, что в Польше и черти должны
бояться русского офицера. А притом рассказ моего хозяина
хотя и произвел на меня некоторое впечатление, но я знал,
что поляки любят при случае отпустить красное словцо и
сделать из мухи слона. Впрочем,- подумал я, принимаясь
за бутылку венгерского,- если и в самом деле нечистая
сила проказит в этом доме, так что ж? Пошумят, пошумят,
да тем дело и кончится. Хорошо демону шутить с еретиком,
а ведь я православный! Рассуждая таким образом, я скинул
верхнее платье, положил подле себя саблю и пистолеты,
сотворил молитву, перекрестился и, хлебнув еще
токайского, улегся на постель. Свет от воскового огарка,
который я не погасил, падал прямо на противоположную
стену и хотя слабо, но вполне освещал вполне достаточно.
Несмотря на то что я вовсе не трусил, ожидание
чего-то необыкновенного не давало мне сомкнуть глаз. По
временам мне казалось, что все эти портреты как будто бы
одушевлялись, что один моргал глазами, у другого
шевелился ус, третий кивал мне головою; и хотя я понимал,
что это происходило оттого, что у меня начало уже рябить
в глазах, а, несмотря на это, заснуть не мог. На дворе
бушевала погода, выл ветер, дождь лил как из ведра, но
подле меня и по комнатам все было тихо и спокойно. Уж не
подшутил ли надо мною хозяин,- подумал я.- Чего доброго!
Эти поляки любят позабавиться над нашим братом, русским
офицером. Вестимо дело! Когда сила не берет, так хоть чем-
нибудь душу отвести. Чай, теперь думает: Как не поспит
всю ночь проклятый москаль, так мое венгерское-то выйдет
ему соком! Ан нет, брешешь, мось пане добродзею,-
засну! Я опустил закинутый полог и принялся думать о
старине, о матушке Москве белокаменной, о Пресненских
прудах, о красном домике с зелеными ставнями, о моей
Авдотье Михаиловне, с которою я был тогда помолвлен, о