"Хозяин Океана" - читать интересную книгу автора (Макдуф Алекс)

Глава VIII

Все собрались на стоянке. Щиты были закончены, и Конан с удовлетворением убедился в надлежащем их качестве. Ждали только Полагмара и Евсевия, засевшего с луком где-то на противоположном берегу, охраняя вельбер. Как ни силился король определить их местоположение, это ему не удалось.

— Вельбер за кустами прямо перед тобой, — пояснил Серхио. — А вот где твой болтливый аквилонец, я не знаю. Он кто, стражник?

— Ученый, — коротко отвечал Конан, покидая реку и возвращаясь на полянку, оставив Серхио и задумчивости.

Майлдаф опять забрался на дерево, а на берегу остался Арриго — ждать гандера и Евсевия. Остальным Конан вкратце объяснил свой план.

— Иного нам не остается, — закончил он. — Если кто измыслит лучше, я готов выслушать. Мне и Арриго такое не удалось. Если барон принесет добрые вести…

Речь короля прервалась криком чайки.

— Это Евсевий, — раздалось откуда-то сверху.

— Бриан, если будешь орать, пойдешь на корм крокодилам! — пригрозил Конан.

В ответ раздался похожий крик: на сей раз киммериец опознал военачальника.

Снова оказавшись у реки, Конан наблюдал, как в три взмаха Евсевий и Полагмар перегнали вельбер обратно.

Дюжий гандер был весь красный от жары. Пшеничные усы его победно распушились, а голубые коровьи глаза неожиданно хитро заблестели.

Стянув с головы шлем и пригладив непослушные соломенные вихры, Полагмар приступил к объяснению.

— Ваше величество, — начал гандер, утирая со лба бисеринки пота. — Я прошел по берегу до самой теснины: ни единой души! Две белки, попугай, пять обезьян и следы маленького кабана — вот и все. Дальше обрыв, осыпь. Очень крутая, каменистая, но спуститься можно. Я спустился, — для пущей весомости пояснил барон. Рассказывал он быстро и лаконично, но получалось у него на диво обстоятельно и полно.

— Внизу по краю потока есть полоска плотной земли, — продолжал барон. — Сам ручей локтей пять-шесть в ширину, течет очень скоро, но камней не видно. Вода глубокая, я шестом проверил. Затем я пошел вверх, добрался до места, где над расселиной упало дерево. Перелез на ту сторону…

— Что дальше по ручью? — перебил Конан.

— Сейчас, Ваше величество, — закивал барон. — потом начался уклон, все круче и круче. Лес расступился, и я вышел к обрыву: гранит, мох, папоротники. Высоко, но много уступов и трещин. Я полез наверх…

«Да, — подумал Конан. — Ему выпали приключения поинтереснее моих». Так и оказалось.

— Обрыв был локтей десять. Наверху я сразу попал в густые папоротники. Карниз был совсем узкий, дальше вверх опять вела круча, но уже не отвесная, вся утыканная камнями. Подниматься было легко. Я решил узнать, что же там, на самом верху. Охраны нигде не было. Откос почти кончился — впереди деревья уже не вставали друг над другом, когда я уперся в частокол пятнадцати локтей высотой. Конечно, перелезть через него я бы не смог, если бы не мой меч. Я утвердил его в земля и встал на крест, после чего руками смог ухватиться за барьер и перелезть его…

— А меч? Оставил снаружи? — поинтересовался Конти.

— Нет. — Барон недоуменно и несколько обиженно взглянул на молодого человека. — К мечу и привязал веревку и втащил его за собой. За тыном оказался — вы представляете себе, месьоры? — сад! Никогда бы не подумал, что эти каннибалы способны на подобное! — Напыщенный гандер был удивлен до глубины души и позволил себе подобное проявление чувств. — Сад из отличных яблоневых деревьев, месьоры! Таких я не видел даже в Тауране!

— И там не было часовых? — скептически вопросил король.

— О, вот там-то они мне и встретились! — возвестил гандер. — Две огромные змеи! Одна обвилась вокруг сука на дубе…

— Постой, там же были яблони! — приостановил его Евсевий, ухмыляясь в бороду.

— Яблони, — с достоинством подтвердил барон. — Но не только. А вторая свернулась в пирамиду под деревом чуть подальше и спала, а та, что на дубе, засвистела и подняла голову, изогнувшись вот так. — Полагмар согнул руку в локте и наклонил кисть.

— Какие они были? — прервал барона Конан. — Длинные? Толстые? Бледные или пестрые? Какая голова?

— Бледные. Голова невелика, но твой кулак, ваше величество, в глотку пролезет. И толстые. Длинные? Мне показалось, что они огромны! В наших лесах таких нет!

— Еще не хватало! — снова дал знать о себе Майлдаф.

Конан быстро нашел в траве такую же шишку и запустил ею на голос. Судя по довольному возгласу горца, король попал.

— Ладно, — махнул рукой Конан. — Я тоже не знаю всех тварей этих лесов наперечет. Что тебе еще удалось узнать?

— Сначала я хотел бежать, но змеи меня не трогали. Я просто обошел их стороной и, пройдя но совершенно пустому саду, вышел на тропу. Влево она поднималась опять в гору, и туда я не пошел. Справа же я увидел некое здание и направился к нему.

— Здание было из крупного серого камня, с передним нефом и башенкой? — уточнил Конан.

— Да, ваше величество! — с радостью согласился барон. — Ты тоже был там?!

— Я видел его снизу, — разочаровал Полагмара киммериец. — Итак?

— Я подошел к самой стене дома. Она уходила прямо в склон горы. Окошки находились довольно высоко, и мне пришлось рискнуть — дойти до главного входа и заглянуть внутрь.

— Неужели и там не было никого? — Даже ничему не удивлявшийся Сотти на этот раз был заинтригован.

— Не совсем, — холодно посмотрев на аргосца, ответствовал барон. — Я был еще раз поражен: там все стены в удивительной резьбе и мозаике. Не знаю, что это за религия, но все выглядело просто ослепительно! Однако, — с совершенно гандерской педантичностью и строгостью заметил вмиг посерьезневший после восторгов Полагмар, — у дикарей доставшееся им наследие пребывает в ужасном небрежении! Кругом копоть, жир. Допускаю, что они мажут резные каменные фигуры кровью. Многого заметить я не успел: к большому камню в глубине храма — а далее вглубь горы уводила толстая дверь — были накрепко привязаны толстыми веревками двое несчастных. Очевидно, их предназначили в жертву.

— Двое? — уточнил Конан.

— О, да, двое. Мужчина и женщина. Они, должно быть, голодали дня три, ибо были очень слабы. Я было хотел напоить их из кувшина, стоявшего тут же, но снаружи послышались вопли…

— Это были пикты? — Принц Конти был весь в ожидании красочного описания схватки.

— Да, и те несчастные, и снаружи, — подтвердил барон. — Я поспешил выскочить и спрятаться за углом. По тропе снизу поднималась целая процессия дикарей во главе с их колдунами.

— Омерзительное зрелище! — возмутился Полагмар, и его гандерландский акцент стал совершенно невозможен. — Все размалеванные, в крови, грязи, перьях, каких-то вервиях, с этими дурацкими масками на шестах да еще с устрашающими рогатинами…

— Ими они выкалывают жертвам глаза или протыкают грудь, — пояснил со знанием дела Конан. — Дальше?

После такой реплики короля все, включая Сотти, невольно поежились и притихли, так что повествование Полагмара продолжилось в абсолютной тишине.

— Я не стал дожидаться, пока меня заметят, потому что за жрецами шли воины, и поспешил пробраться обратно к изгороди. На этот раз змеи и вовсе не обратили на меня внимания, — изрек барон. Видимо, он недолюбливал змей и очень гордился тем, что поборол этот нелепый страх.

— Тем же способом я преодолел ограду, спустился к ручью и пошел вверх по течению. Вскоре лес стал редеть, а потом и вовсе сменился кустарником — правда, очень густым, но не высоким — и отдельными деревьями. Открытое пространство простирается на пять стадиев, после же начинаются скалы. Они встают прямо из земли, будто это один большой камень, на огромную высоту!

— В пуще это часто случается, — кивнул Конан. На душе потеплело: он уже знал, куда клонит барон.

— А ручей исчезает в этих скалах, — оправдал ожидания короля Полагмар. — Я не думаю, что он гам и кончается, — предположил он, — ибо за скалами начинается пологий уклон, а вдали видны возвышенности, скалы же кончаются довольно скоро. Но в них мы можем укрыться на время от преследования, и вряд ли там кто-нибудь обитает. На обратном пути тоже царило безлюдье, — завершил барон свой рассказ, оглядев победно присутствующих при сем месьоров и вопросительно взглянув на монарха.

— Благодарю тебя. Я не забуду об этой доброй услуге. — Конан оправдал ожидания гандера подобающей случаю фразой. Но ему действительно понравились невозмутимость, исполнительность и, главное, сообразительность и лесные навыки Полагмара.

— Поступим так, — Конан тут же приступил к отдаче приказаний, — ждать нам нечего. Пикты имеют обыкновение начинать свои празднества перед закатом. А это значит, что скоро сюда явятся воины с факелами — почетное оцепление, и народу на всех берегах соберется столько, что мышь не проберется. Надо проскочить озеро прямо сейчас. Каноэ мы обольем смолой и подожжем — со мной пойдут Полагмар и Майлдаф — но не прежде, чем со стороны горы завопят: это будет означать, что они выволокли свои жертвы из храма и начали с ними развлекаться. Пока поднимется переполох, мы войдем в ручей и — сколько там идти? — обратился киммериец к барону. — Девять стадиев? Проскочим, — уверенно изрек король. — На горе воинов будет мало, они уйдут со жрецами. Здесь они так уверены в своей безопасности, что мало думают об охране. А зря, — недобро усмехнулся Конан. — Пока проверьте оружие и отдыхайте, — добавил он. — Майлдаф, слезай с дерева! А ты, Евсевий, пожалуй на его место!

Непродолжительное время спустя со стороны горловины озера послышались ликующие вопли: должно быть, шествие вывалилось из ворот ограды, которую столь преодолевал барон Полагмар, и покатилось к лагерю

— Ну, сейчас они, как мухи на коровью лепешку, слетятся туда! — заметил Бриан Майлдаф.

— Ну отчего же непременно на коровью? — отозвался Полагмар — у него даже усы поднялись от такого пренебрежения к схожим способностям рода человеческого.

— Сейчас мы проверим, какие у них лепешки, когда они увидят горящие каноэ! — заключил Конан. — Быстро за оружие и за мной, пока они не поняли, что у лодок никого нет!

И Конан, уже вскочивший на ноги, помчался сквозь джунгли с такой скоростью, что даже долговязый Майлдаф не поспевал за ним. Позади поспешал дородный Полагмар. Но, несмотря на то что по чаще бежали во всю прыть трое высоких и весомых взрослых мужчин с оружием, шума от них было не больше, чем от крыльев стрекозы.

Удача благоволила к ним: на поляне ничего не изменилось. Она была пуста.

— Бриан! Стой здесь и смотри в оба! Барон Полагмар, Имир тебя порази! — выругался Конан. — Вот тебе топор, возьми! — Конан протянул сплоховавшему на этот раз гандеру свой.

Барон, очевидно, собирался прорубать днища каноэ мечом. За то, что их могут услышать. Конан теперь не опасался: жрецы и сопровождающие подняли такой гвалт, что даже ленивые и сонные от жары собаки не выдержали, забрехали в тон воплям и заунывным песнопениям под барабаны и трещотки.

Скоро перебегая от суденышка к суденышку. Конан лил на них и на траву меж ними тонкую струю из кувшина. Смола была свежей и текучей, словно прозрачный желтый мед на пасеках в душистых клеверных лугах Темры, даже запах ее, казалось, чем-то походил на медовый. Гандер же, устыдившись своей оплошности, прилагал все усилия, дабы загладить вину перед его величеством: после каждого удара — к слову, не так уж громки они были — в плоском брюхе каноэ открывались страшные, порой неизлечимые раны. Майлдаф, следивший за этим пиршеством вандализма из-под прикрытия зеленой лесной стены, никак не мог избавиться от ощущения, что зрит своих давних предков, когда клан шел на клан, в рваном наплывающем дыму мелькали грозного вида фигуры воинов в шлемах, с кроваво сверкающими палашами и топорами в руках, а от стогов и скирд побежденных, равно как и от их домов и дворового скарба, не оставалось ничего, кроме углей и золы.

К самому берегу Конан и Полагмар приближаться опасались, так что около десятка каноэ остались невредимыми, но этого было мало, чтобы блокировать лодки хайборийцев на озере: уж в чем другом, а в морских сражениях киммериец толк знал.

Наконец все было кончено.

— Барон, быстро в лес! — бросил Полагмару Конан.

Тот стоял как вкопанный, пытаясь что-то возразить королю.

— Кому я сказал — в лес! — рассерженно прошипел киммериец.

— Не перечь королю, — заметил ему Майлдаф. — Такое могут позволить себе только двое во всей Аквилонии: Публий и Евсевий.

— А ты? — удивился барон.

— Я достаточно умен, чтобы не делать так, — самоуверенно заявил горец.

Тем временем Конан, вооружившись заранее изготовленным факелом и кремнем, высек искру. Факел вспыхнул мгновенно. Не мешкая, король начал с ближних к берегу лодок на противоположной от Майлдафа кромке поляны. Сразу запахло паленым, смолой и гарью. Каноэ из легкого дерена занимались молниеносно, и столб сизого дыма, вкручиваясь и тихонько покачиваясь в слабом ветре, поплыл над поляной, поднимаясь все выше, вставая над лесом.

Первыми почуяли беду собаки. Заподозрив неладное, они сначала примолкли, принюхиваясь, после же вновь залаяли, но теперь уже целенаправленно и яростно, прыгая и зазывая людей следовать за ними на запах дыма, к которому примешивался еще в полдень возникший среди знакомых запахов запах чужаков.

Встревоженные не на шутку, охранники поспешили туда, где лежали на берегу лодки: теперь и они уловили пронзительный едкий дымный аромат. Трое устремились за бдительными четвероногими, трое бросились к лагерю — за помощью.

А король Аквилонии Конан блестяще выигрывал очередную морскую кампанию, довершая на поляне разгром крупной эскадры пиктского флота. Убедившись, что огонь неминуемо доберется до всех каноэ, Конан разлил оставшуюся смолу по траве, успевшую просохнуть на жарком солнце после ливня, и поджег ее.

Тотчас со стороны водопада появились первые пикты, впереди коих мчались собаки. Увидев на поляне белокожего черноволосого гиганта при мече и с факелом, один из них, нимало не растерявшись, вскинул лук… и рухнул в траву: Майлдаф стрелял лучше. Не обращая внимания на собаку, которая была слишком мала, чтобы причинить киммерийцу какой-либо вред, и отпрыгнула в сторону, захлебываясь от лая и гнева, Конан в три прыжка оказался перед вторым пиктом — высоким и молодым воином с копьем.

Тычок факелом, удар меча, уже заплясавшего в деснице короля, и пикт был повержен. Третий бросился бежать, но Майлдаф продырявил ему левую лопатку.

— Кром, Имир и Эрлик! Опоздали! — прорычал киммериец. — К берегу, быстро!

Все трое исчезли в зарослях, а в этот же момент из лагеря уже спешили к водопаду, перебегая вброд мелкую в этом месте речку, около сотни пиктских воинов.

Надо ли говорить, что, когда преследователи достигли поляны, поднялся страшный вой, полный злобы и ненависти! Одни бросились спасать лодки, но это было безнадежно: тонкое и сухое просмоленное дерево вспыхивало и сгорало быстро, весело и без остатка, с задорным треском. Слушая его, Конан радовался и веселился вместе с ним. Другие торопились столкнуть в воду оставшиеся суденышки и выйти на них в озерцо. Третьи — и их было больше всех — вооруженные кто чем, устремились к лесу. Искать верное направление им долго не пришлось: черные собаки не зря ели у лагеря свой хлеб. По взятому животными следу и шла погоня.

Конан, Майлдаф и Полагмар мигом домчались до вельберов, которые уже были готовы к отплытию. Тростниковые щиты, воздвигнутые шалашами, упирающимися в борта, призваны были защитить от легких пиктских стрел. Только для весел и уключин были оставлены отверстия. Даже Майлдафу и Евсевию не оставили возможности пострелять: все определялось быстротой, с какой они пересекут озеро, и каждая пара рук на веслах была на цену одной жизни дороже каждой выпущенной стрелы.

А поток стрел, вместе с новым взрывом воя, не замедлил обрушиться на них, едва вельберы вылетели из протоки на озеро. Костяные и кремниевые жала тыкались на излете в толстую полушку тростника, застревая в ней или едва протыкая.

«Им бы мой лук и железный наконечник… — успел подумать Евсевий, поддерживая бешеный ритм, заданный севшим на место загребного Майл-дафом, и его длинный мощный гребок. — Если бы хоть один из нас остался тогда в живых, я счел бы это за чудо».

Но горец впереди греб так, словно был на родном озере Лохллинн где-то далеко в Темре и состязался с каким-нибудь Монгратом или Моддермоттом, побившись об заклад по любой ерунде. Гарантией, прогнав от себя всякую мысль о возможной бреши в хлипкой, наскоро сработанной циновке или наличии железной стрелы у особо удачливого пикта, последовал его примеру. В шедшем позади вельбере Серхио, кажется, кому-го не повезло. Евсевию показалось, что он слышал вскрик, но Конан на руле даже ухом не повел, глядя только вперед. У него положение было наиболее опасное, почти открытое, и только кольчужные кольца на кожаной куртке и великолепный стальной шлем вселяли уверенность, что король и на этот раз останется невредим.

Конан с места рулевого видел, как каноэ пиктов, немногие, но все же значительно превосходящие численностью своего экипажа хайборийские лодки, отчалив от столь злополучного песчаного пляжа, подгоняемые неистовыми и яростными гребцами, помчались им наперерез.

Но ход длинных рулевых лодок с восемью парами весел был куда шибче. Наверно, пикты взывали к своим богам, застывшим в скорпионьих позах посреди озера, но те ленились прийти на помощь, наоборот, мешали своим почитателям, не давая им пересечь озеро напрямик.

Сидевшим спиной к острому носу гребцам не было видно, куда они направляются, но у Конана все было рассчитано до мелочей: капитан еще не забыл уроков Закатного океана. Вельбер, как угорь в нору, проскользнул сквозь узкий проход в скале и, выкарабкиваясь вверх против сразу усилившегося течения, надолго исчез из вида у охотников.

За ним последовал и второй, но уже не так скоро: весла четвертой пары посредине корпуса волочились по воде, как порожние рукава безрукого.

Зингарский матрос с медной стрелой в шее грузно привалился к тростниковой стенке. Едва вельбер ворвался во вторую протоку, легкий шалаш не выдержал и, отслужив свою службу, полетел в ручей.

Барон Полагмар не солгал: упавшее поперек трещины бревно оказалось именно там, где ему и полагалось быть. Не ошибся он и в другом: никакой охраны на высоких гранитных берегах не было.

Не вызывало сомнения, что пикты окажутся не глупее барона Полагмара и Конана и будут караулить лодки при выходе из леса или на открытом пространстве. И вряд ли лодки хайборийцев при всей их быстроте сумеют пройти девять скадиев до скал — а по извилистому ручью и все двенадцать — скорее, чем то же расстояние преодолеют бегом пиктские воины. И нельзя было забывать, что тугая струя противного течения в теснине мешала гребцам не в пример сильнее, чем сопротивление вод озерной глади.

Размышляя так, Конан позволил себе на мгновение обернуться: вельбер Серхио отставал, и отставал опасно. Нехватка одного человека обходилась дорого. Если его экипаж во главе с рослыми и привычными к гребле Майлдафом, Евсевием, Сотти, Мегисту и Конти и могучим Полагмаром еще мог рассчитывать, что уйдет от погони, то вторая лодка, в которой один лишь Деггу имел бы право зваться загребным, безусловно попадала под стрелы пиктов. А тростниковый навес уже был потерян…

Принимать решение приходилось быстро, и Конан не был уверен, что оно лучше всех. Но посоветоваться с Евсевием возможности не было: все силы ученого отбирала безумная гонка, и единственное, о чем он был способен помыслить сейчас, это как бы не сбиться с жестокого ритма заданного Майлдафом.

«До выхода из чащи они нас не увидят, — сообразил Конан. — По ручью на своих каноэ им Серхио не достать. Значит, у опушки надо, чтобы кто-то увел их от ручья. А кто может это сделать? И остаться при этом в живых?»

Выбирать было особенно не из кого: Майлдаф, Евсевий, Полагмар, Арриго… и он сам.

«Нет, — опомнился король, когда лес уже стал редеть. — Кого-то, знающего лес, надо оставить с теми, кто будет в лодках. Мало ли что, а матросы ведь пропадут, и дня не пройдет! Объясняй потом, что сталось с принцем!»

В том, что сам он и в одиночку доберется до Тарантии без больших задержек, киммериец как-то не сомневался.

Проверив, на месте ли меч, король стал ждать. Расщелина начала расширяться, ее края стали ниже. Деревья уже не стояли стеной, воюя за место под солнцем, а уступали друг другу достаточную для вольного произрастания территорию. Промежуток еще заполнял кустарник, но и он был уже не столь густым, как на склонах горы, что они недавно миновали.

Ручей вильнул влево, а затем перед ними развернулось то самое редколесье, о котором предупреждал барон. Поток змеился между пологими буграми, уходя к видевшимся такими далекими скалам. Редкие купы деревьев были раскиданы по плоской равнине, лишь изредка возмущаемой невысокими холмами и мелкими лощинами. Далеко слева лес постепенно забирал вглубь континента, образуя широкий полумесяц. Справа одиноко поднималась зеленая гора, на которую барон совершил восхождение чуть не до вершины. Затем щетинился до самого горизонта лес, лишь где-то в голубоватой дымке взбираясь на возвышенности. Впереди, за грядой скал, начинался подъем вверх, на таинственные плоскогорья страны пиктов, которые еще никому не удавалось пересечь.

— Стой! — резко приказал король, так что Бриан, не сразу сообразив, что случилось и почему вдруг королю вздумалось кричать, прервав гребок на середине, застыл, как изваяние, и лишь с трудом удержал весла, вырываемые из рук напором встречных струй.

Вслед за Майлдафом остановился Евсевий, а потом и остальные шестеро.

— Король, зачем… — начал было горец, но не гот был момент, чтобы Конан позволил даже Бриану разглагольствовать.

— Майлдаф! Евсевий! Сотти! Полагмар! Вооружиться — и на берег! Живо! Остальные — вверх по течению, и быстро!

Аквилонский король умел говорить громко, но обычно этого не требовалось. Вид рослого киммерийца, его каменное лицо с резкими чертами, словно у сурового киммерийского бога, черные длинные волосы варвара и пронзительные синие глаза, не требовал ни ругательств, на которые был гак скор и виртуозен Гонзало, ни доброжелательной мягкой язвительности, присущей Серхио, ни спеси зингарцев, ни неприступного высокомерия аргосцев. Ему подчинялись, повинуясь закону, не вписанному ни в один устав ни одной армии: закону стаи, чувствуя в нем право и правоту вожака.

Майлдаф выбирался из вельбера, важно прошествовал к берегу по колено в воде, которая прочим показалась ледяной. Горец с палашом и луком, Евсевий со сложным длиннющим ростовым луком и акинаком и Сотти с великолепным длинным мечом во главе с королем смотрелись внушительно.

Их догнал вельбер Серхио. Всем уже без слов стало ясно, что именно замыслил король, но лодки стояли, удерживаемые веслами, и ждали.

— Серхио, — только и сказал Конан. — Выньте лишние весла из уключин и положите в лодку. А тело — как там его звали? Жордао? — выбросить в воду! Это негоже, но иначе он утащит вас за собой, на Серые Равнины. Все. Мы найдем вас сами. Арриго, ты, если что, доведешь их до границы.

Арриго без слов занял место Конана на руле и был уже готов отдать команду об отплытии, как вдруг отчетливо раздались слова обещания.

— Король Конан! Договор будет заключен! Это был принц Конти. Голос его был тверд. В нем чувствовалась убежденность в готовности исполнить обещанное.

— Плывите, принц! — приказал Конак. — Иначе опоздаете к церемонии!

— Жордао — за борт! — рявкнул Арриго. — Вперед! — бросил он коротко экипажу лодки Конана.

Серхио подчинился. Деггу и Санхо перевалили мертвое тело через борт.

— Вперед! — мрачно распорядился метис. И «порой вельбер двинулся вслед за первым.

— Месьор Сотти! А вас я верну в Мессантию! — донеслось с первой лодки, ушедшей уже на два десятка локтей вверх по течению.

— Я и сам этому поспособствую, — криво усмехнулся аргосец. — Итак, сюзерен, нам предстоит воевать впятером с сотнями дикарей?

— Каждый разведчик на Западной Границе хоть раз в жизни проделывал подобное, — сдержанно пояснил Конан. И добавил: — Некоторые живы до сих пор.

— Ну, я-то обязательно выживу, бьюсь об заклад! — заявил немедленно Майлдаф. — У меня три сотни овец, и надо еще снести башку Мейкину. Я давно собирался. Он убил моего троюродного прадеда.

— Недавно у тебя было только двести пятьдесят овец, — заметил Евсевий. — Откуда взялись остальные?

— Пока мы здесь болтаем, родились еще три, — не спустил Майлдаф. — По-моему, нас уже нашли, — предположил он, как-то по-собачьи нюхая воздух.

Нюхать, правда, было вовсе необязательно: лай собак и без того отчетливо слышался со стороны озера.

Конан окинул взглядом берег.

— Вот дерево. Пристрелишь псов, — распорядился он, и Бриан, ухватившись за толстый нижний сук, легко, словно всю жизнь учился у Деггу лазить по деревьям, оказался на нем и полез выше.

— Сейчас мы разделимся, — продолжил Конан, прислушиваясь к звукам приближающейся погони. — И сделаем это так, чтобы каждого из нас они видели. Месьор Сотти пойдет вместе с Полагмаром, за ручей. Я и Евсевий — поодиночке. Евсевий — вверх по течению. Я — куда придется. Встретимся, если повезет, после заката, в том месте, где ручей входит в скалы.

— А я? — спросил откуда-то сверху Майлдаф.

— Я же сказал: пристрелишь псов. А дальше — делай что хочешь.

Кусты зашуршали. Черный кобель, вздыбив шерсть, поджав хвост и пригнув втянутую в мускулистые плечи голову, ощерившись, выбрался на поляну, опасливо попятился назад к кустам и, не осмелясь подойти близко, зарычал утробно, а потом хрипло и часто подвывая, залаял.

— Теперь они нас обязательно увидят, — убежденно высказался Сотти.

Градоначальник не боялся оравы врагов, но был напряжен перед схваткой с незнакомым противником в непривычных условиях.

Свистнула стрела. Пес взвизгнул, извернулся, пытаясь схватить зубами больно укусившее его в бок жало, упал, жалобно поскуливая, и издох.

— Собак было две, — сказал Конан. — С собаками они нас найдут; без них — может, и нет.

— Вот! — Полагмар вскинул руку, указывая на узкую прореху в стене зарослей. Оттуда злобно и одновременно боязливо горели два круглых желто-коричневых глаза. Но Майлдафу хватило и этого. Он сам не видел зверя, но заметил, куда показывает гандер. На этот раз собака не успела даже заскулить.

— Обидно, — вздохнул Сотти. — Хорошие собаки.

— Они специально натаскивают их на человека, — пояснил Конан. — Начинают с детей из чужих кланов, потом добираются до взрослых, когда собаки подрастут. Эти еще небольшие, нам повезло…

— Откуда ты знаешь, что у них нет больше собак? — немедленно поинтересовался Полагмар, прислушавшись к последней реплике монарха. Будучи заядлым охотником, барон имел представление о собачьих способностях.

— Чувствую, — усмехнулся король. — Охотников здесь нет: пищу жрецам приносят из других селений. А воинам охраны собаки без надобности — эти две были только для развлечения. Нам повезло…

С этими словами из чащи выпорхнула стрела и просвистела на локоть в стороне от Конана. Это был сигнал.

— И вправду повезло, — быстро сказал киммериец. — Нас увидели. Теперь — в стороны.

Не дожидаясь, пока из леса посыплются еще стрелы, Евсевий, ступая по-кошачьи не хуже Деггу, юркнул в высокую сухую траву, сопровождавшую ручей на всем протяжении его течения до самых скал.

Сотти изготовился было к бою, но барон Полагмар, не говоря ни слова, подхватил аргосца под руку и с легкостью, с какой бы вел в танце хрупкую даму, повлек того назад к воде.

«Сотти, конечно, не гандерландский медведь, — подумал Конан, — но похоже, что Хорса и на этот раз не наврал, что барон ходит на медведей в одиночку».

Сделав несколько широких неуклюжих шагов, Сотти высвободился и последовал за гандером, поняв всю несуразность своих первоначальных намерений. И действительно, отбиваться мечом от пиктских лучников, стоя на открытом месте, было самоубийственно. Перебравшись, поднимая фонтаны брызг, через воду, барон Полагмар и месьор Сотти, по грудь мокрые, стуча зубами — вода была терпимой только для Майлдафа — исчезли в зарослях противоположного берега.

«Ну, теперь и мне пора», — решил король и направился… вперед, навстречу погоне, торопясь пересечь поляну раньше, чем из леса появятся первые пикты. Как видел сидевший на дереве Майлдаф, это ему удалось.

На поляне — точнее, над поляной — спрятавшись в густой кроне неизвестного ему дерева с шершавой чешуйчатой корой и неисчислимым количеством мелких миндалевидных листочков, остался один Майлдаф, горец из Темры. Благоразумно посчитав, что спускаться вниз и мчаться сломя голову куда-то сквозь дикий и совершенно чужой лес, рискуя невзначай напороться на выстрел Евсевия, будет не очень благоразумно, хотя и весьма храбро, Бриан остался сидеть на дереве, наблюдая за развитием событий. Заметить его едва ли могли, собак — король сказал — больше не будет, и Майлдаф положился на свое умение драться, неизменное везение и помощь весьма почитаемого в Темре героя и заступника всех терпящих незаслуженные бедствия — Бейдиганда Справедливого.

Графиня Этайн дождалась, пока служанка захлопнет ставни, зажжет свечи на шандале и удалится наконец из покоя, встала с постели, подбежала к двери и заперла ее изнутри. Обыкновенно Грайне оставалась ночевать вместе с госпожой, если Хорса был в отъезде, но сегодня графине захотелось побыть одной. Вечер и без того выдался утомительный, чтобы еще остались силы поболтать с Грайне — молодой девушкой из Темры, умеющей все, что требовалось госпоже, но еще не привыкшей к огромности столицы и теперь пребывающей в состоянии постоянной восторженности от Гарантии. Конечно, сказать так было бы преувеличением, сил хватило бы, но болтовне и пересудам тогда суждено длиться до самого рассвета.

Этайн раскрыла пергаментную книгу, которую дал ей старый Озимандия. Волшебник и ученый, павший еще более похожим на старого, мудрого и хитрого филина, на просьбу графини найти ей Что-нибудь про Закатный океан понимающе глянул на нее своим острым бесцветным глазом, кашлянул надтреснуто, и, щелкнув пальцами, вызвал слугу — гигантского роста темно-коричневого кушита.

— Абебе, принеси, будь любезен, «Зачарованные острова», сочинение месьора Саллюстия Меранского.

Кушит умел читать и писать, а также мог поддержать беседу о философии или искусстве, чем Озимандия немало гордился и что служило еще одним поводом кичиться перед прочими завсегдатаями Палат Мудрости: у них такого воспитанника не было.

Абебе вскоре появился из задней комнаты — длинный, стройный, пропорционально сложенный атлет в желтом одеянии с красным геометрическим орнаментом по кайме, худощавым отрешенным лицом и спокойными умными глазами. Поклонившись, он отдал Озимандии свиток. Волшебник уставил в книгу свой длинный нос, нервными белыми пальцами ероша и без того растрепанные длинные желтоватые волосы. Затем поднял голову.

— Что и говорить, сударыня. — Озимандия скривил бескровные губы, что означало улыбку. — Месьор Хорса не мог найти супруги лучше! Вот книга — «Описание берегов, островов и портов, а также течений, ветров, погод и иных особенностей стихии водной Закатного океана в различные времена года, а также наиболее полное собрание морских поверий и легенд многоразличных народов, обитающих на Океане сем от Ванахейма до страны Куш и далее к югу…» Словом, там еще долго читать, — опять криво усмехнулся волшебник, — я называю ее «Зачарованные острова», зане повествование о них — наиболее достойная часть сего тома.

Впрочем, Саллюстию можно верить — он сам многократно ходил по Океану, пока его корабль не арестовали зингарцы и по ошибке не повесили ученого на рее, вменяя ему в вину незаконный провоз редких сортов вина. Ошибка потом выявилась, но было поздно. Тем не менее книгу он написать успел. Думаю, это и займет, и развлечет вас, сударыня, но и даст много пищи вашему внимательному уму. Да-да, именно так. Я далек от того, чтобы льстить вам, прибегая для этого к неправде, — предупредил он спонтанное желание графини возразить.

Не уделяйте слишком много времени описанию кораблей и способам управления ими, — заметил Озимандия. — Мельком, с легкостью майского ветерка, ознакомьтесь с ветрами и течениями близ берегов Зингары, посмотрите картины с видами побережий и столиц — этого вполне достаточно, чтобы составить довольно полное о них представление. Более же всего посвятите той самой главе о морских поверьях и легендах. Считайте их не за правду, но за тот образ моря, кой сложился у тех, кто связан с ним. Во всяком случае, у хайборийцев. Я сознаю, что вас занимает судьба вашего супруга, месьора Хорсы, и волнует, где он и что с ним. На эти вопросы немедленно ответить нельзя, но, посмотрев на море глазами его тружеников, вы сможете представить, чем занимается там месьор Хорса, что он видит, о чем говорит. Что же касается политики, то король Конан добьется своего. Не сейчас, так через луну или две.

— Благодарю вас, мой друг, — кивнула графиня. Озимандия галантно помог ей подняться.

— У вас сегодня бал? — осведомился старик.

— О, да, — вздохнула Этайн, поднеся ладонь ко лбу тыльной стороной. — Герцог Аккадиус устраивает прием и бал. Ехать не хочется, но я уже обещала. Да и останься я во дворце, все равно кто-нибудь приедет спросить о здоровье и придется занимать его весь вечер, а это куда скучнее, чем прием.

— О, да, — проскрипел на свой лад Озимандия. — Нужды в поклонниках у вас нет. К тому же, скажу без всякой лести, о вашей неприступности ходят легенды…

— Смотря для кого. — Графиня кокетливо оперлась на руку волшебника, играя улыбкой и многообещающе заглядывая ему в глаза.

— Уже одно то, что вы здесь и со мной, не дает мне в этом усомниться, — в тон ей подпел Озимандия. — Не грустите, право. Ваш супруг не из тех, кто уступит врагу или стихиям. К тому же с ним наш король, месьор Тэн И, месьор Евсевий…

— Месьор Майлдаф, — вдругорядь вздохнув, но теперь уже не притворно, согласилась Этайн, и оттого, что она сейчас представила себе горца во всей его красе, ей стало светлее. — Что ж, до скорого свидания, мой Друг. — Графиня поклонилась волшебнику, выказывая почтение его возрасту и опыту.

— Тщусь таковой надеждой. — Озимандия поклонился прелестной Этайн.

Бал выдался утомительным, и скрасила его лишь неожиданная стычка между известным придворным щеголем Блайи и старым ревнивцем Ринье, которому почудилось будто молодой красавец оказывает непристойные знаки внимания его супруге. Похоже, дело шло к поединку… Впрочем, графиню это не интересовало. Она спешила домой.

Книга Озимандии и вправду оказалась занятной. Жаль было автора — месьора Саллюстия Меранского, хотя графиня понятия не имела, как он выглядел и когда жил. Но, наверно, импозантный был мужчина, похожий на Септимия или Евсевия, а может, на дядю Коннахта.

Этайн действительно без особого интереса пролистала главы о корабельном устройстве, основах навигации и судовождения, удостоверилась, что к маю зимнее ненастье и буйные весенние шквалы должны были уняться и дать мореходам немного времени для спокойной жизни, а затем увлеклась описаниями приморских стран.

Она подробно прочла о Ванахейме — предки Хорсы ведь были оттуда. О пиктских пущах написано было немного, впрочем, ровно столько, сколько было известно. Очевидно, Саллюстий был ученый добросовестный и не имел привычки дополнять установленные факты россказнями, к тому же в книге имелся раздел, специально для них отведенный.

Про Зингару и Аргос Этайн знала изрядно — в последнее время благодаря деятельности короля Конана месьоры из Кордавы, Мерано и Мессантии стали частыми гостями в Аквилонии, да и прежде связи с приморскими государствами были достаточно прочны.

Но вот графиня добралась до Шема, и тут усталость сняло, как рукой. Это был другой мир со своими богами, городами, укладом жизни, людьми, культурой. Этайн захватили описания богатой событиями шемитской истории, зеленых плодородных холмов, апельсиновых рощ, садов и виноградников Пелиштии, белых дворцов и памятников Асгалуна, древнейшие из коих помнили еще прежнюю Стигию, и глиняных белых домиков нынешнего времени, где вся жизнь проходила в закрытых двориках, а на улицу выглядывали только узкие оконца, находящиеся высоко над землей.

По холмам и лежащей дальше к восходу степи бродили молчаливые степенные пастухи в черных халатах и плащах, пасшие коров, коз и овец, в рощах, полях и садах шли за плугом, запряженном волами, приземистые плечистые крестьяне.

На улицах Асгалуна вели торг важные купцы с победно задранными иссиня-черными бородами, ваяли красивую посуду с узорным рисунком и ковали дивные вещи мастера в простых выгоревших на солнце туниках с загадочными черными глазами и отрешенными лицами. Сухонький седенький знахарь, сыпля как бисер вперемешку истории и заклинания, посреди тиглей, шкатулочек, ступок, склянок, весов и прочего сумбура и всячины готовил чудесное снадобье и отдавал его стройной черноволосой девушке в платке цвета свежей майской зелени с золотым венчиком, с огромными, как у серны, глубокими, как ночное небо, глазами под стыдливо опущенными ресницами.

На острове, закрывая вход в бухту, высилась Старинная неприступная крепость, и коричневые глухие зубчатые стены и башни ее поднимались над синим океаном на десять локтей. Пузатые корабли с низкими бортами, рядом светлых тяжелых весел и крутыми загнутыми форштевнями, под треугольным парусом входили в гавань и выходили из нее в открытое море. Быстрый говор с обилием придыхательных согласных и певучих лифтонгов звучал в ее ушах, будто она стояла в самом центре рыночной площади. И над всем этим на голубом куполе небес стояло ослепительно-желтое щедрое солнце…

Этайн пожалела, что Хорса покамест очень мнят службой, и они не могут позволить себе даже небольшой поездки заграницу, даже в Немедию, не то что в Шем, и завидовала немного Конану и Евсевию, побывавшим везде, а в Шеме — неоднократно.

Ветер за окном разошелся не на шутку. Мощный порыв ударил прямо в ставни. Слабый замок не выдержал, и окно распахнулось. В нагретую светлую комнату ворвались сумрак и промозглый дождь. Звать Грайне графиня не стала, сама подошла к окну, хотя подниматься и не хотелось, но уж очень неприятно сквозило.

Окно находилось в почти глухой стене, выходившей во внутренний дворик замка, где размещался сад и огород лекарственных трав, на высоте без малого двадцати локтей. Большинство комнат в этой части дворца, где проживали старшие повара, лучшие белошвейки, виночерпии, постель-ничьи, главные мастера из столярной, оружейной, шорной и других мастерских дворца, канцеляристы, старшие конюхи — слоном, вся элита дворцовой прислуги и служб.

Хорса чувствовал себя в их мире своим, к тому же как доверенное лицо, да еще и поучившийся кое-чему у Тэн И, гандер не забывал о соображениях безопасности: ему вовсе не хотелось подставлять под удар из-за ложных соображений престижа молодую красивую жену, себя и тем самым короля.

Хорса прекрасно понимал, что, невзирая на суровость, Конану чуждо предательство, и если с Хорсой что-то случится, он дело так не оставит. Поэтому Хорса не прельстился предложенными ему дворцовым управляющим апартаментами в угловой башне, выходящей на Хорот, но предпочел внутренние, старые, довольно с виду невзрачные, но массивные постройки с толстыми стенами и, соответственно, мрачноватыми тесными покоями, зато практически недоступные лазутчикам.

Сад на зимнее время закрывали стеклянным навесом, так что окна в стене становились и вовсе неприступны, разве только кто-нибудь прилетел бы по воздуху. Но теперь был май, и крышу сняли. Этайн выглянула в окно, вдохнула свежий воздух ночи, на такой высоте не оскверненный запахом сточных канав, посмотрела вниз… И обмерла.

На нее смотрело снизу бледное худое лицо мужчины, лоб и скулы коего закрывала полумаска, только черные жестокие глаза глядели через прорези. Мужчина был весь облачен в черное, и плотно пригнанный капюшон не срывался даже ветром.

Рывок — и он взлетел на подоконник. Видимо, незваный гость и распахнул окно, а потом выжидал, кто пойдет запирать. Как он сумел взобраться по вертикальной и почти без выступов и щелей стене, Этайн не понимала. Может быть, это сходство лазутчика с демоном и не позволило ей закричать сразу, чем негодяй и воспользовался.

Он ударил графиню по лицу, а потом, когда она упала на ложе и судорожно вдохнула воздух, поднес ей к самому носу какой-то флакон. Воздействие, страх, возмущение — все это куда-то немедля испарилось, сменившись расслабленностью, изнеможением и непреодолимым желанием сна.

Этайн еще смутно помнила, как сильная бледна и рука, на которой она заметила выбившийся из-под черного рукава золотой браслет с изображением вроде бы петуха с пышным хвостом, но без гребня, крепко связала ей крест-накрест запястья, как ее завернули в непонятную шерстяную хламиду, как кто-то просунул голову в образованное ее руками кольцо, как она ткнулась лицом в черную шелковую ткань, довольно, впрочем, сырую. И все. Этайн, будучи больше не в силах противиться усталости, провалилась в сон.