"Николай Задонский. Последние годы Дениса Давыдова " - читать интересную книгу автора

- С великой охотой чем угодно служить вам рад, Денис Васильевич, а
бурмистром быть не могу. Как мне мужиков на барщину гонять, коли сам я
мужик?
- Глупости! Надо кому-то имением управлять. Лучше разве мужикам будет,
если я, как другие господа делают, немца какого-нибудь над вами поставлю?
- Воля ваша, - тяжело вздохнул Никифор. - А мне совесть не дозволяет...
Ежели без строгости править, как Федосеич, вас прогневишь, а ежели строго
спрашивать - народ обидишь, а тогда известно, как глядеть на тебя будут...
Доводы были убедительны. Интересы помещиков и крестьян никак не
совпадали. Давыдов сдвинул сердито густые брови, задумался.
- Хорошо, не желаешь мне помогать, не надо, - произнес он наконец. - Но
скажи по правде, чего же все-таки ты опасаешься?
- Недовольства кругом много, Денис Васильевич. Тут-то, слава богу,
ничего дурного пока не слышно, а в соседних деревнях сплошь роптание...
- Вот как! - насторожился Давыдов. - А кто же и про что ропщет? Говори,
не бойся...
- Да ведь сами небось видели, как народ живет. Второй год, почитай,
мужики кругом голодуют... Опять же и притеснения всякие.
- Жалости у иных господ вовсе нет, - неожиданно вставила Агафья и, не
договорив фразы, всхлипнула. - Вчера в ближнем селе вдова повесилась... А уж
какая была тихая, работящая...
- Почему же повесилась? Что за причина?
- Дочь единственную, первую в селе красавицу и певунью, барин от матери
отлучил и продал, - пояснил Никифор. - Вот и не стерпела горемычная...
- А как фамилия барина?
- Господин Ерохин... В Орел продал девку-то для забавы графу
какому-то... Сами судите, как в народе роптанию не быть?
Трагический конец истории, начало которой слышал недавно от помещика,
взволновал и возмутил сильнейшим образом Дениса Васильевича. Конечно, чувств
своих перед Никифором он не открыл, но, придя домой, долго не мог
успокоиться.
Будучи человеком гуманным, убедившись во время войны, насколько простой
народ возвышается в любви к отечеству над "потомками древних бояр", Давыдов
не мог считать нормальными такие явления, как помещичьи неистовства и
разврат. Сам он, следуя суворовским традициям, ни разу не ударил солдата и
не подвергал телесным наказаниям своих крестьян. Но когда сестра Сашенька
сказала, что она увеличила в Бородине барщину и надбавила оброк, он не
возражал. И сейчас приехал в деревню, чтобы по примеру сестры поднять
доходность имения. О том, что подобный нажим на крепостное крестьянство тоже
является одной из форм тиранства, он, вероятно, не думал.
Груз сословных представлений о незыблемости крепостного права, этой
древней привилегии дворянства, мешал ему сделать верный вывод о
необходимости прежде всего уничтожить именно крепостное право как главный
корень зла. Может быть, где-то в глубине сознания смутно и шевелилась иногда
такая мысль, но она подавлялась множеством сословных предубеждений. Границы
добра и зла были неясны.
Теперь, как и два с лишним года назад, когда услышал ночной разговор
гусар, мечтавших о воле, он вновь почувствовал какую-то острую душевную
тревогу. Что-то было такое, что требовало ясности. Но что же?
Никифор сказал, что в Денисовке пока не слышно роптания и явно связывал