"Николай Алексеевич Задонский. Денис Давыдов (историческая хроника) " - читать интересную книгу автора

Дениса представили. Юноша приветливо протянул руку:
- Василий Жуковско?й.
Андрей Тургенев тотчас же поправил:
- Не Жуковско?й, а Жуко?вский. Карамзин говорит - так более правильно
и благозвучно. Василий Андреевич Жуко?вский.
Денис заметил, как юноша почему-то смутился, покраснел и, опустив
глаза, поспешно открыл лежавшую перед ним книжку.
В комнате находилось еще несколько товарищей братьев Тургеневых. Среди
них самый старший - Александр Воейков. Он беспрерывно суетился, размахивал
руками. Маленькие черные глазки смотрели на всех насмешливо. А самым
младшим был десятилетний мальчик, сидевший смирно в углу на широком диване.
Это брат Тургеневых, Николаша. Серыми строгими глазами он молча наблюдал за
всеми и кусал ногти на коротких пальцах. Денис вспомнил, как возмущался
мосье Шарль, отучавший его самого от этой привычки, и невольно улыбнулся
мальчику. Но тот не обратил на него внимания и продолжал свое занятие, пока
брат Александр не сказал ему:
- Николаша!, Пальцы! Сколько раз тебе говорили!
Мальчик, ничуть не смутившись, медленно опустил руку.
Выражение лица его осталось серьезным.
Жуковский начал читать. Голос у него мягкий, приятный, а стихи
печальные.
В туманном сумраке окрестность исчезает,
Повсюду тишина, повсюду мертвый сон.
Товарищи слушали молодого поэта с напряженным вниманием. Светлые
круглые глаза Андрея скоро сделались влажными. Александр Тургенев, сидевший
рядом с Денисом, несколько раз толкал его в бок и восторженно шептал:
- Я же тебе говорил! Прелесть! Чудо! Гений!
Когда Жуковский кончил читать, его окружили, начали поздравлять. В
комнате стало шумно. Все наперебой старались сказать что-нибудь приятное
молодому поэту. Андрей, взволнованный и раскрасневшийся, крикнул даже, что
теперь сам Карамзин может подавать в отставку. Один лишь Николаша, соскочив
с дивана, заметно прихрамывая на левую ногу, молча скрылся из комнаты.
Денис испытывал какое-то странное чувство. Стихи, по правде сказать,
ему не понравились, но в то же время он немного завидовал Жуковскому.
Мысль, что этот тихий и приятный юноша, его ровесник, уже вышел на дорогу к
славе, задела самолюбие. К славе Денис был ревнив! Чары поэзии не коснулись
еще пылкого сердца, а любопытство к стихам пробудилось. Созревало страстное
желание самому попробовать свои силы в стихах. Разумеется, никому в этом
Денис не признавался. Но, прощаясь с Тургеневыми, взял у них несколько
новейших альманахов и книг. И две недели прилежно постигал стихотворную
мудрость. Порой казалось ему, что нет ничего проще, как складывать слова в
гладкие строфы, а стоило взять в руки перо, и мысли куда-то исчезали, а
слова порхали перед глазами, славно бабочки на весеннем лугу. Нет, писать
стихи оказывалось не так-то просто!
Перемарав несколько листов бумаги, испортив десяток перьев, Денис
сочинил наконец нечто такое, что сгоряча принял за стихи:
Пастушка Лиза, потеряв
Вчера свою овечку,
Грустила и эху говорила
Свою печаль, что эхо повторило: