"Виталий Забирко. Жил-был кудесник" - читать интересную книгу автора

"И всё же встретились, - с грустью подумал я. - Спустя двадцать пять
лет". Мой редакторский взгляд невольно отметил в тексте излишнюю долю
мелодраматичности - то, от чего я сейчас категорическим образом избавлялся
в своих повестях. Но, странно, сам текст меня задел. Быть может, потому,
что всё так и было? Или память просто романтизирует мою юность?

...Был сырой, промозглый, осенний вечер, лил сплошной холодный дождь,
и Он напился. Утром Он сходил на почту и дал телеграмму: "Я тебя люблю". А
вечером напился.
Он сидел в каком-то подвальчике на высоком табурете за круглым
маленьким столиком. Воздух в подвальчике представлял собой белесый липкий
коктейль из табачного дыма, сырости, перегара и тяжеловесных нецензурных
мужских разговоров. По цветному стеклу полуподвального окна узорчатыми
струйками стекала вода; Он заворожёно смотрел на судорожно меняющиеся и
вдруг замирающие узоры и пил. Пил за невесту, только за Неё, за Её счастье,
за... За Её волосы, крашенные хной (Её любимый цвет - тогда, по крайней
мере), зачёсанные назад и перехваченные резинкой; за Её открытый чистый лоб
с махоньким лукавым шрамом; за вечный румянец чуть припухлых щёк. За Её
серые хорошие глаза - чёрные и чужие, когда Она задумывалась.
Потом Он выбрался из подвальчика по осклизлым, грязным, стоптанным
ступеням в чёрную городскую ночь и побрёл прямо по лужам посреди улицы,
сгорбившись под проливным дождём. Пустой, ярко освещённый автобус сухим
пристанищем ждал Его на перекрёстке, но Он прошёл мимо, и тогда шофер мягко
тронул машину, с лязгом закрыв дверцы, и автобус, сияя пустыми окнами,
медленно уплыл в дождливую тьму.
Домой Он пришёл как-то быстро, словно Его дом стоял рядом, за углом,
а не чёрт знает где. Дверь в квартиру была распахнута настежь, но Он не
обратил на это никакого внимания. Вошёл, постоял в коридоре, неуклюже
раскорячившись между стенами и шумно дыша перегаром, затем пьяно икнул и
ввалился в освещённый четырехугольник комнаты.
И отрезвел. Вода лилась с плаща на пол ручьями, растекаясь огромной
холодной лужей.
- Ты... - прохрипел Он.
И Она в белом подвенечном платье - прямо со своей свадьбы - бросилась
к Нему на грудь, уткнувшись в неё лицом. Что Она никогда - просто
никогда! - не делала...
- Бог мой, ты мокрый, ты совсем мокрый, - прошептала Она, но, как Ему
показалось, ещё сильнее прижалась к груди.
- Ты... - прохрипел Он и задохнулся, зарывшись лицом в Её волосы.
- Не обнимай так крепко...
Она застучала в Его спину кулачками.

- Эй, парень, - хмуро сказал бармен, тряся Его за плечо. - Мы
закрываемся.
Он очнулся.
Был поздний промозглый осенний вечер. На улице лил сплошной холодный
дождь. Он сидел в каком-то подвальчике на высоком табурете, край стола
немилосердно давил в грудь. В помещении было пусто, неуютно и страшно
грязно: столы завалены объедками, уставлены пустыми бутылками и пивными