"Зиновий Юрьев. Часы без пружины" - читать интересную книгу автора

при галстуке, а она в длинной ночной рубашке - и подвел к
часам. - Будь любезна, поверни вот этот ключик, хорошо?
Вера Гавриловна крепко зажмурилась и потрясла головой,
прогоняя сон, и послушно повернулся ключ.
- Легко крутится?
- Совсем легко.
- Спасибо, Веруш, беги досматривать сны.
- Чего ты улыбаешься?
- Что еще, оказывается, не сошел с ума.
- Как так?
- Долгая история, беги. Я скоро лягу.
Ну что ж, по крайней мере Солдату придется пока обойтись
без компании. Ладно, посмотрим, что там за чудесный такой
механизм, который вращает стрелки без пружины. А может, там
вечный двигатель? Перпетуум-мобиле? И сделают Николая Анике-
евича академиком. И будет он давать интервью. И начинать
так: "Я, товарищи, академик-самоучка". А профессора Пытляева
Егор Иваныча будет называть не просто "дорогой мой", а "до-
рогуша". А еще лучше "голубчик". И будет ходить в черной
шелковой ермолке. Бор-Бора - уволить! Хотя черт с ним, пусть
остается и подмигивает...
Ладно, решим потом. Пока до выборов в академию есть еще
время. Николай Аникеевич взял отвертку, поднес ее к часам и
вдруг замер, словно кто-то задержал его руку на полпути. Это
еще что за чертовщина? Непонятно что, но что-то явно мешало
ему приступить к разборке. Николай Аникеевич подвигал правой
рукой, сделал даже несколько гимнастических движений. Как
будто мышцы и суставы работают нормально. Вот он приближает
отвертку к механизму и сам же почему-то останавливает ручку.
Что-то мешает ему.
Должно быть, необыкновенные часы уже порядком истощили
его способность к удивлению, потому что на этот раз Николай
Аникеевич особенно не изумился. Мало того, невидимый барьер
он воспринял почти как нечто совершенно естественное. "У чу-
да, - подумал он, - и ограда должна, наверное, быть чудес-
ной. Если уж избушка на курьих ножках, то ведь не штакетни-
ком с Валькой дурой ее окружить... Если уж избушка, то пода-
вайте и бабу-ягу, и помело, и все, что положено ей по ска-
зочной, чудесной ее разнарядке".
Прекрасно, сказал себе Николай Аникеевич, кладя отвертку.
Очень хорошо ты сравнил часы с избушкой на курьих ножках.
Красиво, хотя неубедительно, потому что перед ним творилось
нечто, что происходить не могло. Это уж точно. В этом уж по-
ложитесь на человека, просидевшего за верстачком тридцать с
лишним лет. С того самого момента, когда вернулся он в сорок
шестом году, оглушенный войной и тяжелым ранением. И помога-
ла ему в госпиталях часовая отверточка. Часы ведь везде ло-
маются. А тогда ужас сколько часов заграничных было...
Огромен и непонятен был мир, пугал какой-то неопределен-
ностью, открытостью, и в этом головокружительном мире ощущал