"З.Юрьев. Тонкий голосок безымянного цветка" - читать интересную книгу автора

душе было скверно, муторно, нечисто; Будто весь мусор, что я выгреб из
углов, так и остался в моих руках.
Что еще делать? Открыть в полвторого ночи окно и начать его мыть? И
отпустить ненароком руку и пролететь все четырнадцать этажей и плюхнуться
на крышу какой-нибудь машины, стоящей в очереди на заправку? И мудрые
невозмутимые шоферы будут осматривать вмятину, качать головами и
бормотать: "Надо же, а..." "Вроде бы чего в человеке есть - всего ничего,
а как шмякнулся".
Я почему-то вдруг явственно увидел перед собой деда. Мне лет семь. Я
проснулся ночью. Пол в сенях холодил босые ноги. Я выскочил на крыльцо и
уткнулся в деда. Он стоял в нижнем белье и в валенках. Небо уже посерело,
и в этом призрачном свете я заметил на его лице слезы. Я никогда не видел,
чтобы дед плакал, и испугался.
- Что ты, деда? - прошептал я.
Дед прерывисто вздохнул.
- Помирать жалко,- сказал он.- Живу, живу, а все еще хочется. Все,
кажется, снискал от жизни, денег, правда, не снискал, а так все. И все
мало...
Мне кажется, тогда, мальчонкой, я понимал, что теснило грудь тому
высохшему старику с огромными, костистыми руками. Теперь я не понимаю. Что
за якоря держали его в том маленьком сером домике в маленьком сером
поселке? Что еще ждал он от жизни? Почему так страшился разлуки с ней?
Я разделся и лег спать. И тут же заснул. На этот раз никто не гнался за
мной. Наоборот, я бежал за кем-то. Я твердо знал, что этот кто-то совсем
недалеко, я слышал его шаги, угадывал его близость. Нужно было только
сделать еще одно усилие, еще рывок, протянуть руку и схватить того, кто
зачем-то был так нужен мне.
Но чем быстрее я бежал, тем неуловимее он казался, и оттого, что я никак
не мог догнать его, было бесконечно печально.
Я проснулся с ощущением этой печали. Она была темна, плотна и лежала на
мне тяжелым душным одеялом.
Я зажег свет и взял томик Чехова. В десятый, наверное, раз я перечитывал
свои любимые рассказы, но сегодня они, как никогда, сжимали сердце,
вызывали на глазах слезы. Если бы только рядом был кто-то, кому можно было
бы излить душу, с кем можно было бы разделить страх, уменьшив тем самым
его, к кому можно было бы прижаться, спасаясь от тяжкой печали...
К утру я понял, что заболел. Врач будет задавать мне дурацкие вопросы, а
потом она наклонит голову и будет долго-долго писать что-то в истории
болезни. А я буду смотреть на ее рыжие с сединой у корней волосы и ждать
приговора. Скорей всего они уложат меня. "Что вы, что вы, это почти как
санаторий,.."
Мне не хотелось в "почти как санаторий". Я позвонил Сурену Аршаковичу и
попросил у него номер телефона счастливого одинокого бутафора.
Бутафор просыпал в трубку дробненький смешок:
- Как же, как же, Геннадий Степанович, Сурен Аршакович говорил мне...
М-да... А... вы на бильярде играете?
- Ну, немножко,- сказал я.
- Отличненько, отличненько. Вы что сегодня вечером делаете?
- Да ничего особенного.
- Пре-екрасно! - прокукарекал Александр Васильевич.- Приходите к восьми в