"Зиновый Юрьев. Черный Яша (Сборник "Операция на совести")" - читать интересную книгу автора

Шишмарева.
- Боюсь, я не смогу дать вам однозначный ответ. Мы уже давно потеряли
надежду, что получим какие-нибудь результаты. С другой стороны, знаете,
это как на остановке автобуса: стоишь, ждешь, ждешь, знаешь, что давно
нужно было уйти, и все-таки стоишь зачем-то. И наш сегодняшний разговор
просто помог мне принять решение, которое и так запоздало.
- Не знаю, не знаю, - задумчиво сказал Иван Никандрович. - Мне, слава
богу, шестьдесят восьмой годок пошел, а я до сих пор никак не привыкну к
слову "нет". Это же страшная ответственность, когда говоришь кому-то
"нет". А вдруг все-таки что-то могло явиться на свет божий и не явилось
только из-за слова "нет"? Ужасное слово, ужасное своей окончательностью...
Пусть уж лучше ваш Любовцев еще немножко покормит грудью свой компьютер...
Спустя некоторое время я спросил Ивана Никандровича, почему он
неожиданно вступился за меня.
- Не знаю, - пожал он плечами. - Вдруг мне стала неприятна даже мысль о
том, что я запрещаю эту работу. Вообще, весь день я был в странном
состоянии, Толя. То я начинал нести какую-то, в общем, не свойственную мне
чепуху, то глупо обижался и вдруг вопреки всякой логике, реприманду в
инстанциях и словам Шишмарева вступился за тебя. Причем, заметь, я
представлял твою работу в самых лишь общих чертах. Это же как раз та
мистика, в которую верит каждый уважающий себя ученый. Ты-то веришь в
какую-нибудь чертовщину, например в приметы?
- А как же, Иван Никандрович, - сказал я, - я набит предрассудками,
буквально нафарширован ими. Ну во-первых, я всегда сплевываю через левое
плечо три раза, когда мне дорогу перебегает кошка...
- Любая или только черная? - деловито осведомился Иван Никандрович.
- Любая, - твердо ответил я.
- Гм, а я так только от черных. Может, твой метод и лучше.
Мы оба засмеялись.
Мы чувствовали себя детьми, несмотря на разницу в возрасте и положении.
Мы были возбуждены и гнали, что по коридорам института проносятся
сквозняки истории.
Они уносили мелкий мусор и почтительно замирали перед триста
шестнадцатой комнатой размером двадцать семь квадратных метров. В комнате
триста шестнадцатой стоял наш Черный Яша, и в то время он уже не просто
говорил, он буквально не давал нам жить...



2

Удивительный день восьмого восьмого восемьдесят восьмого продолжался.
Я сидел перед Яшей, уставясь невидящим взглядом в его объективы, и
предавался отчаянию. Шопенгауэр рядом со мной показался бы резвящимся
шалуном. (Шопенгауэра я не читал, но воображал его себе очень старым и
очень печальным немцем в черном фраке и цилиндре).
Для отчаяния были все основания. Черный Яша молчал с нечеловеческим
упорством. Молчал он уже второй год, и в этом строго говоря, не было
ничего необычного, потому что он представлял собой всего-навсего черный
ящик, набитый десятью миллиардами нейристоров. И я, старший научный