"Зиновий Юрьев. Альфа и омега" - читать интересную книгу автора

Дэн с наивным любопытством рассматривал оборудование лаборатории.
- Как у вас тут все интересно! - сказал он.
- М-да... - неопределенно промычал доктор.
С минуту оба они молчали: Дэн - весело улыбаясь, Цукки - погруженный в
раздумья.
- Скажите, Карсуэлл, - наконец прервал молчание доктор, - для чего вы
полезли в трубу во второй раз? Вы ведь помнили свои ощущения и мысли,
когда сидели в ней?
На лице Дэна появилось легкое облачко. Он наморщил лоб, пытаясь собрать
веселые ленивые мысли, которые сыто и неторопливо - точь-в-точь стадо
коров в жаркий полдень - дремали в его голове. Конечно, он помнил все то,
о чем думал в трубе. Но воспоминания казались жалкими, смешными и
стыдными, словно воспоминания о детских грешках.
- Я... я не знаю, доктор, - виновато сказал Дэн.
- А еще раз вы хотели бы испытать те же ощущения?
Сытые, дремлющие коровы-мысли в голове Дэна проснулись, встали и
негодующе замычали. Они не хотели открывать глаза и сейчас мечтали лишь об
одном: снова погрузиться в сладкую дремоту.
- Нет, доктор, - испугался Дэн, - я и близко не подойду к этой трубе!
- Подумайте лучше, - угрюмо настаивал Цукки, - не может быть, чтобы
ничто из того, о чем вы думали там и что переживали, не было вам дорого.
Дэн почувствовал, как его захватывает смятение. Он не хотел думать о
трубе. Все его существо содрогалось при мысли о ней, и вместе с тем ему
страстно хотелось угодить доктору Цукки. Он не принадлежал себе. Его волю
тащили в разные стороны. Он вспомнил Фло и боль, которая поглотила его в
трубе, вспомнил отчаяние. Почему доктор настаивает, чтобы он испытал этот
ужас еще раз? Но ведь этот ужас в тысячу раз естественнее его нынешнего
сладкого отупения. Ну и что? Пускай это называется отупением или как
угодно, но нет ни сил, ни воли, чтобы добровольно отказаться от него. Ему
казалось, что стоило в нем появиться какому-то подобию воли, как теплые
волны покоя сильно и нежно смывали ее куда-то вниз.
- Не знаю, доктор Цукки, - робко улыбнулся Дэн, - не могу думать. Вы уж
простите меня. - Улыбка на его лице крепла, растекалась, пока не засияла
во всем своем бездумном великолепии.
Доктор Цукки, как и всегда в трудные моменты жизни, чувствовал
неприятный озноб, какой-то парализующий холодок внутри. Имел ли он право
взять этого человека, излучавшего покой и довольство, и своими руками
снова ввергнуть в кошмар осознания всего? Если бы он мог выпустить его из
лагеря... Это от него не зависело, это абсолютно исключалось. А не
пытается ли он подогнать факты под свои собственные убеждения? Может быть,
Брайли в конце концов прав? Может быть, люди действительно готовы
заплатить за счастье ценой отказа от своего "я"? Но ведь Карсуэлл не может
оценивать вещи объективно, находясь в поле радиоизлучения. Ну и что? Он
все равно полностью сохранил умственные способности и память. Он может
думать, но он не хочет думать, потому что из опыта уже знает, что мысль
несет горе. А кто он, Юджин Цукки, чтобы решать за другого, думать ему или
не думать?
На мгновение Цукки показалось, что кто-то начинает ковыряться в его,
Цукки, мыслях, и острый страх сковал его. Нет, нет и нет! Человек должен
быть хозяином своей головы, даже если для этого его нужно взять за