"Зиновий Юрьев. Звук чужих мыслей (Авт.сб. "Финансист на четвереньках")" - читать интересную книгу автора

разогнаться на спуске и стремительно выскочить на подъем. Стрелка
спидометра дрожала где-то между восемьюдесятью и девяноста милями. Шелест
шин перешел в свист. Он миновал впадину, и быстрый подъем слегка вдавил
его в сиденье. "Шеви" выскочил на гребень холма, и в то же мгновение он
увидел прямо перед собой черную машину. Она только что обогнала огромный
автобус с эмблемой гончей на боку. Слева был автобус, справа - кювет.
Машина надвигалась на него плавно и неспешно, будто в замедленной
киносъемке, и Дэвиду казалось, что у него вполне достаточно времени, чтобы
нажать на тормоз, выйти из "шеви" и крикнуть водителю: "Ты что, спятил!"
Но почему-то и движения его были такими же медлительными и плавными, как и
наплыв встречного автомобиля. Он начал поворачивать руль вправо,
поворачивать неторопливо, еле перебирая руками. И так же неторопливо
понял, что не успеет избежать столкновения.
Сердце его сжал первородный животный ужас перед неизбежным.
Апокрифическая старуха с косой мелькнула перед его глазами в одном из
своих обличий двадцатого века - радиатором встречной машины. "Шеви"
медленно летел в кювет. Он услышал треск - вернее начало треска, потому
что начал томительно медленно проваливаться в бесконечную черноту...
Очевидно, чувства все-таки отстают от сознания, потому что прошло
несколько секунд с того момента, как Дэвид открыл глаза, а он все еще не
испытывал никаких эмоций. Но вот он сориентировался в пространстве и
времени, нашел крохотную точку во вселенной - себя и понял, что жив, что
коса прошла над его головой, - и его захлестнула радость. Она звенела,
струилась в его теле, распирая его. Он и не пытался сдержать ее, он не
смог бы удержать ее в себе, если бы даже хотел. Она бы все равно выскочила
из него, как мяч, который пытается удержать под водой ребенок. Он жив, он
остался жив! И даже саднящая боль от ушибов лишь доказывала реальность
спасения.
Если бы авария была абсолютно неожиданной, Дэвид, возможно, очнулся бы
с ощущением катастрофы, когда разум всеми силами пытается не принять ее,
не поверить, когда кажется, что нужно только очень захотеть - и все
окажется дурным сном, чьей-то неумной выдумкой. Но в его выключившемся в
момент удара сознании застыло ожидание смерти, и больничная палата с
зеленоватыми стенами знаменовала собой жизнь. Он пошевелил руками, ногами,
головой. Какая это восхитительная штука: захотеть пошевелить ногой или
рукой - и тут же почувствовать угодливое сокращение мышц! Вот желание
бежит по нервам, толкает, тормошит лениво-сонный мускул. "Что вам угодно?"
- "Хозяин велит вам приподнять левую ногу". - "Ох, не лежится ему
спокойно! Ну, так и быть".
Мускул зевает, набухает и нехотя тянет за прикрепленные к костям
сухожилия. Нога сгибается. Боже, чудо свершилось! Чудо, чудо! Почему не
звонят в колокола и хоры не подхватывают благодарственные псалмы?
Дэвид засмеялся самым чистым и веселым смехом - смехом радости жизни.
Он услышал, как сестра в углу комнаты пробормотала: "Бредит, наверное",
- и ответил:
- Дорогая сестра, я не только не в бреду, я готов расцеловать вас, хотя
это, наверное, и запрещается больничной администрацией. Вы уж простите
меня за болтливость, но я чувствую себя так, словно только что родился.
Сестра, немолодая женщина, обернулась к Дэвиду.
- Как вы себя чувствуете, мистер Росс? Если речь идет о поцелуях, все в