"Карл Густав Юнг. Введение в религиозно-психологическую проблематику алхимии" - читать интересную книгу автора

соответствующих образов, и каждый такой образ есть символ самости. Такой
способ выражения является мыслительной необходимостью научной психологии и
никоим образом не означает трансцендентальной предубежденности. Наоборот,
эта объективная позиция предоставляет, как указано выше, одному - решение
для определения "Христос", другому - для "Будды" и т.д. Кого раздражает
такая объективность, тот пусть поразмыслит о том, что без нее невозможна
наука. Но если он все равно оспаривает право психологии на объективность, то
тем самым делает анахроничную попытку лишить жизни науку. Даже если такая
безумная попытка удалась бы, то тем самым еще больше усилилось бы
отчуждение - только теперь уже катастрофическое - между мирским разумом, с
одной стороны, и церковью и религией - с другой.
Для науки не только понятно, но и является абсолютным "raison
d'etre"19, что она почти целиком концентрируется на своем предмете.
Поскольку понятие "самости" представляет для психологии главный интерес, то
она, естественно, мыслит в направлении, противоположном теологии. Для первой
религиозные образы указывают на самость;
для последней, наоборот, самость указывает на ее собственное
центральное представление; иными словами, психологическая самость может
пониматься теологией только как "аллегория" Христа. Эта противоположность,
конечно, возмутительна, но без нее, к сожалению, нельзя обойтись, если
вообще не отказывать психологии в праве на существование. Поэтому я выступаю
в пользу терпимости, на что психологии нетрудно решиться, потому что как у
науки у нее нет никаких тоталитарных притязаний.
"Символ Христа" для психологии - предмет наиважнейший, поскольку наряду
с образом Будды является, может быть, наиболее развитым и дифференцированным
символом самости. Мы определяем это по масштабам и содержанию имеющихся
высказываний о Христе, которые в удивительно высокой степени соответствуют
психологической феноменологии самости, хотя и не заключают в себе всех
аспектов этого архетипа. Необозримо обширный объем этого явления может
расцениваться как недостаток определенности религиозного персонажа. Однако
высказывать оценочные суждения никоим образом не входит в задачу науки.
Самость не только неопределенна, но и парадоксальным образом содержит в себе
черты определенности, даже неповторимости. В этом, пожалуй, одна из причин
того, что именно те религии, которые имели в основателях исторических
личностей, стали мировыми религиями, каковы христианство, буддизм и ислам.
Привлечение неповторимых человеческих личностей (а в особенности в сочетании
с неопределяемой божественной природой) как раз согласуется с абсолютно
индивидуальным характером самости, которая связует неповторимое с вечным и
отдельное - с максимально всеобщим. Самость есть объединение
противоположностей20. Тем самым этот символ в самом существенном отличается
от христианского. Андрогинность Христа - наиболее незначительная уступка
церкви проблематике противоположного. Противоположности света и добра, с
одной стороны, и тьмы и зла - с другой, предоставлено быть открытым
конфликтом, причем Христос выступает как просто благо, а контрагент Христа,
черт, - как зло. Эта противоположность и есть подлинная мировая проблема,
которая пока еще остается нерешенной. Самость, однако, - абсолютная
парадоксальность, потому что она в любом отношении является тезисом и
антитезисом, а заодно и синтезом. (Психология дает обильное количество
подтверждений этого положения. Но я не могу привести их здесь in extenso21.
Я отсылаю знатоков этих материй к символике мандалы.)