"Борис Юдин. Город, который сошел с ума " - читать интересную книгу автора

жажда. Духовная жажда - это нечто высокое.
И Соломон Сергеич собрался было сам изобразить духовную жажду, но тут
на сцену начал выплывать оркестр аккордеонистов. Музыканты строго и молча
выходили из кулисы, держа в одной руке стул, а во второй пюпитр. Аккордеоны
уже были пристегнуты к груди ремнями.
- Что это? Как такое? Кто позволил? - разъярилась Елена Михайловна.
- Спокойно! Только без драки, пожалуйста! - охладил ее пыл руководитель
оркестра Ходулин. Во первых мы по графику, Вами же, Елена Михайловна,
составленному. А во вторых, у нас концерт в подшефном колхозе и автобус уже
пришел. Когда же, позвольте Вас спросить, нам сцену попробовать?
- Это полное безобразие, не не творческий процесс! Я буду ставить
вопрос. - взвился было Соломон Сергеевич, но практичная Елена Михайловна его
тактично осадила:
- Что тут поделаешь, Соломон Сергеевич - товарищи в графике. - и тут же
испортила Васильеву настроение окончательно:
- С Вами, Олег Петрович, мы еще поработаем. Я прошу Вас явиться за час
до начала. И мы непременно найдем уголок для уединения.
- А дома, Олег Петрович, Вы непременно задумайтесь над пророческой
ролью Поэта, над его великой миссией, так сказать. - Вставил Соломон
Сергеевич свои пять копеек. И вид у него при этом был такой грозный и
величавый, что если у кого - то и были сомнения насчет пророческой роли и
миссии, то теперь эти сомнения развеялись, как дым.
Васильев скривился, но, скривившись, покорно кивнул головой и вышел в
фойе. Там уже гулял довольный Добежалов.
- Вот какие чудеса творит натуральный обмен! - изрек Добежалов.
Васильев не понял:
- Какой обмен, Игорь? Что на что и когда?
- Какой ты... - улыбнулся Добежалов. - наивный. Я дал Ходулину на
водку, чтобы он порепетировал со своими орлами. Вот и получается, что я
выменял твою драгоценную свободу на банальную бутылку.
Вышли на улицу. Похоже, что прошел краткий дождь. Пахло свежестью и на
асфальте лежали мутные зеркала луж. В одну из них Васильев ступил,
задумавшись. А когда отматерился и вытер грязь с ботинка клоком травы,
сорванной с газона, то спросил сам у себя:
- И какого хрена они в этом "Пророке" нашли? Банальный стишок. Если я
правильно помню, даже перевод откуда - то.
- Э-э-э-э, братец! - подхватил тему Добежалов. - Тут ты в корне не
прав.
Мелко берешь. А ты глубже копай! Глубже. Стих этот для Пушкина в самом
деле этапный. По Александру Сергеевичу так государственная машина
прокатилась, что ему стало не до романтики. Ведь сразу после "Пророка" он
напишет:
- Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.
- А потом? - Спросил Васильев.
- А потом. Что потом? - задумался Добежалов. - Потом было все, как
положено.
Но весь остаток жизни преследовал Пушкина Медный всадник, с грозно