"Уильям Батлер Йейтс. Тайная роза" - читать интересную книгу автора

взгляде гордое смирение, страстная нежность, которые с начала времен
составляют сущность трагедии женщины. Костелло провел ее к танцующим, и
вскоре они вошли в ритм паваны, торжественного танца, что наряду с
сарабандой, галлеадом и танцем моррис почти везде, кроме среды самого
коренного ирландского дворянства, заместил более быстрые, пропитанные
поэзией, выразительные как жесты пляски прежних дней; и, пока кружились они,
ими овладели невыразимая меланхолия, утомление от мира, жалящая и горькая
жалость друг к другу, смутный гнев против обыкновенных страхов и упований,
свойственные любовной экзальтации. Когда танец окончился и музыканты
положили волынки и взяли роговые кубки, влюбленные все стояли, отдалившись
от прочих танцоров, задумчиво и безмолвно ожидая начала следующего танца,
чтобы огонь вновь зажегся в сердцах и заполнил души; и они танцевали и
танцевали - паваны, сарабанды, галлеады, моррисы, всю ночь; и многие стояли
и смотрели на них, и даже крестьяне подошли к двери, чтобы бросить взгляд,
будто понимали, что с тех пор будут собирать вокруг себя детей своих детей и
рассказывать, как видели танец Костелло с Уной, дочерью Дермотта, тем самым
приобщая их к старинной романтике; но Намара Озерный всю ночь ходил туда и
сюда, громко болтая и грубо шутя, чтобы все обращали внимание и на него, а
старый Дермотт Баранный становился все краснее, и все чаще и чаще поглядывал
на дверь, как бы желая увидеть, что свет утра превзошел наконец-то силой
свет свечей.

Наконец он уловил подходящий момент и, в перерыве между танцами,
крикнул от стола с кувшинами, что его дочь ныне выпьет венчальный кубок; и
тут Уна подошла к нему, а гости встали полукругом; Костелло переместился к
стене, подле своих людей - фермер, батрак, полудурок и пастухи сгрудились у
него за спиной. Старик извлек из ниши серебряный кубок, из которого пили в
день свадьбы еще его мать и мать его матери, нацедил браги из фарфорового
кувшина и передал его дочери, с положенными словами: - Выпей за того, кто
больше всех люб тебе.

Она на миг поднесла кубок к устам, и сказала тихим, ясным голосом: - Я
пью за мою истинную любовь, за Тумауса Костелло.

Тут кубок покатился по полу, раз за разом переворачиваясь и звеня как
колокол, потому что старик ударил ее по лицу и она выронила кубок; и
наступило долгое молчание.

Там было много приспешников Намары, слуги его выскочили из ниши, и один
из них, сказитель и поэт, последний из сословия бардов, имевший постоянный
стол при кухне Намары, сорвал французский кинжал с перевязи, словно желая
ударить Костелло; но тут же он упал, сбитый ударом с ног, задев плечом
кубок, закувыркавшийся и зазвеневший снова. Раздался лязг стали, но схватке
помешали ропот и бормотание крестьян, столпившихся в дверях и вокруг дворян:
все понимали, что они - не дети королевских ирландцев и не приятели Намары и
Дермотта, но вольные ирландцы с озер Гара и Кэй, те, что правят обтянутыми
кожей лодками, чьи волосы нависают, нестриженные, над глазами, те, что
оставляют правую руку сыновей некрещеною, чтобы не лишить ее мощи, и
клянутся лишь святым Атти, солнцем и луной, но ценят силу и красоту больше
святого Атти, солнца и луны.