"Йоханнес Вильгельм Йенсен. Падение короля" - читать интересную книгу автора

Живодер опрокинул лошадь Андерса Гро кверху брюхом и начал потрошить.
Широко разлилась бурая лужа крови и постепенно стала просачиваться в снег,
розоватая пена на ней быстро заледенела. С каждым взмахом ножа из лошадиного
нутра вываливались новые краски, плоть полыхала красным и синим. И надо же,
отрезанные куски еще шевелились и вздрагивали от прикосновения морозного
воздуха; подхлестнутые стужей, словно змеи корчились и извивались
перерезанные мускулы. Показалась на свет продолговатая трахея, коренные зубы
проступили наружу, словно строчки таинственного письма. Появилась нежная
розоватая пленочка, испещренная узором голубых жилок, словно с горных высот
открылось зрелище многоводной страны, пересеченной множеством рек. Когда
живодер вскрыл лошади грудь, взору предстало подобие пещеры, с потолка
свисали большие голубоватые пленки, из мелких дырочек на густо покрытых
прожилками стенах сочилась каплями бурая и черная кровь, сверху донизу
тянулись сталактитами жировые потеки. Коричневей печени ничего не бывало на
свете, вот показалась сизая селезенка, подернутая дымкой, словно небо -
Млечным Путем. И было там еще много других диковинных красок: и сине-зеленые
внутренности, и багровые, и охристо-желтые куски.
Все роскошные, резкие краски Востока: желтизна египетских песков,
небесная лазурь долины меж Евфратом и Тигром - вся бесстыдная яркость аравий
и индий пышными цветами расцвела на снегу, пролившись из-под грязного ножа
живодера.


ПАДЕНИЕ ОТТО ИВЕРСЕНА

По мере того как становилось теплей, в Копенгагене прибывало разного
люду. Съезжались призванные на королевскую службу вассалы со своей свитой и
располагались на постой, что ни день в город стекалось все больше мужиков,
город задыхался в горячке военных приготовлений. Таков был ход вещей вопреки
отсутствию настоятельной необходимости, все это повторялось с удивительным
постоянством; близясь к зениту, каждое лето вызывало, в силу своей
беспокойной природы, кучное роение человеческих толп. Повинуясь закону
поспевающей ржи, каждый год мужики снимались со своих мест и влеклись в
Копенгаген, заполоняя город, каждый год на ступеньках его восседали кучки
простых мужиков, и каждый, косясь на соседа, ревниво прижимал к себе котомку
с едой. И вот извлекаются на свет огромные перемятые и передавленные за
долгое время пути ковриги, испеченные на хуторах под Рингстедом{8} или возле
горы Химмельбьерг{9}. Бок о бок здесь поглощают длинную и пятнистую камбалу
из Блованнсхука{10} и зеландского копченого угря. Рейтары, немецкие
ландскнехты, датские помещичьи сынки мельтешат на улицах с утра до поздней
ночи - стоит июнь, месяц всеобщего роения, корабли уже готовы к отплытию, об
эту пору король всегда идет воевать Швецию.
Вечер, канун выступления королевского войска; Миккель Тегерсен
наклоняется, чтобы поднять с земли брошенный кем-то ошметок сала; неподалеку
ему попалась шкурка от кровяной колбасы. Он пришел в город по делу, за
пазухой у него приготовлена записка, составленная давеча утром.
Проходя мимо высокого крыльца, Миккель невзначай схлопотал хлыстом по
шее - некто прилично одетый как раз вышел из дверей подышать свежим
воздухом, а Миккель возьми да подвернись ему под руку. Вдогонку он еще и
выругал незадачливого прохожего. Что поделаешь! Миккель втянул голову в