"Кэтрин Эллиот. Женатый мужчина " - читать интересную книгу автора

перепланировки в доме стало еще больше хлама: антикварные канделябры, комоды
эпохи короля Георга и женские фигурки ар-деко, поддерживающие светящиеся
шары, боролись за пространство с трехногими викторианскими пузатыми
креслами, эмалированными чайниками, грудами ножей и вилок и старинными
мисками. Любое пустое пространство на полу или на столе было занято
всевозможными штуковинами, и только крышка пианино была священным местом.
Здесь в абсолютном одиночестве лежал большой рыжий кот, и единственной
вещью, которую он терпел рядом с собой на пианино, был другой музыкальный
инструмент - драгоценная скрипка Мэйзи.
Моя мама - профессиональная скрипачка (и чертовски хорошая, угрюмо
твердил Лукас всем и каждому). Иногда нам удавалось убедить ее достать
старую скрипку и поиграть. Тогда Лукас непременно ударялся в воспоминания о
том, как выбегал из школьной церкви, где преподавал в молодости, минуя ряды
маленьких мальчиков в рясах, несся по Бердкейдж-Уок и был в церкви Святого
Мартина как раз к началу ее сольного концерта в обед, чтобы восхититься ее
безупречной техникой владения смычком и прямыми длинными ногами.
С тех пор прошло пятьдесят лет, но сейчас, несмотря на артрит, мама
ползала среди хлама в гостиной на четвереньках, катая на спине младшего
внука. Вместо поводьев на ее шее был электрический шнур, а на голове -
старый абажур - видимо, эта лошадка носила шляпу. Ее длинные ноги и теперь
были красивы, без единой шишки, но ярко-рыжие волосы приобрели
тускло-золотой цвет. Голубые, как у кельтов, глаза, которые сейчас смотрели
на меня, слегка затуманились, но по-прежнему были огромными, и по ним
по-прежнему можно было узнать важные новости. Четыре года назад эти глаза
сообщили мне о том, что мой муж мертв - мама при этом не произнесла ни
слова.
Мой младший сын Макс завизжал от радости, когда я вошла в комнату, и
Мэйзи села, чтобы он съехал с ее спины.
- Что-то ты рано вернулась, дорогая - плохой день? Значит, у тебя нет
для меня денежек, моя красавица? - протянула она. - Как торговля?
- Ужасно, - простонала я, бросив на пол бархатный мешочек с деньгами и
рухнув в кресло. Я усадила Макса рядом с собой, и он схватил мою сумку и со
всей тщательностью отдела по борьбе с наркотиками принялся выворачивать ее в
поисках конфет.
- Вот, возьми, - я порылась в сумочке, протянула ему драже и потерла
глаза. - Мэйзи, сегодня просто очень, очень плохой день. Наверное, из-за
погоды. Но спасибо, что взяла детей. Мне все равно понравилось работать. Они
нормально себя вели? И где Бен?
- Они с Лукасом пошли на новую выставку Ховарда Ходжкина, - ответила
она. - Но Макс не захотел, правда, дорогой?
- Очень холодно, - пробормотал Макс, посасывая конфету. - И я уже видел
картину, - с важным видом сообщил он мне.
- Конечно, видел, дорогой, - проговорила я, крепко его обнимая. - Но
если ты видел одну картину, это не значит, что на другие и смотреть не надо.
Ховард Ходжкин, говоришь? - Я взглянула на Мэйзи поверх головки Макса и
улыбнулась. Мне нравилось, что папа в семьдесят с лишним лет держит руку на
пульсе современного искусства; более того, он берет с собой на выставку
восьмилетнего внука, чтобы тот тоже был в курсе дел.
- Чаю выпьешь, дорогая? У меня еще заварка в чайнике осталась. - Мэйзи
поднялась на ноги и отряхнулась, разглаживая старое голубое платье в