"Эйми Ямада. Час кошки " - читать интересную книгу автора

я зажмурилась, как кошка.
- Ты - моя чудесная простыня, - призналась я.
Спун рассмеялся.
- А ты - мое шерстяное одеяло.
Спун походил на неотесанного, диковатого подростка, бормочущего что-то
о любви. Было очевидно, что он совершенно не искушен в подобных делах. Он
приводил меня в странный восторг - точно так же я просто млею от скверного,
в общем, певца Чета Бейкера. Когда я слышу его завывания, я просто таю, как
кусок сахара.
Дождь все шел. А Спун все покусывал мое ухо. Серег на мне в то утро не
было, и я ощущала, как сквозь дырку в ухе просачивается слюна.
Спун спросил, в какое время дня мне больше нравится заниматься сексом.
Чтобы польстить ему, я подхалимски сказала "в любое". А он сказал, что ему
больше нравится утром. А особенно - дождливым утром. "Таким, как это", -
уточнила я, и он с сочувственной нежностью подметил, что я "даже в таких
вещах не смыслю".
Спун впился губами в мою шею с такой силой, словно хотел содрать с меня
кожу. На ней тут же расползлись фиолетовые прожилки - ну прямо паутина. Я с
вожделеньем ждала, когда паук высосет сердце Спуна. Но потом расслабилась,
отвлеклась от таких страшных мыслей.
Мне начинало нравиться, что я - игрушка в руках Спуна. Капризный
ребенок ломает и бросает ее, а игрушке по душе испытываемая боль...
Спун потянулся, чтобы поставить диск на проигрыватель. Ну конечно, в
такой день непременно Телониус Монк! Звуки фортепьяно журчали как струи
дождя. Удовольствие закончилось.
Я бросила взгляд на черное, словно обгоревшее, тело Спуна,
приподнявшегося на кровати. И мне вспомнился брат Руфус из романа Джеймса
Болдуина.[3] Он молча вопрошал под звуки саксофона: "Ты полюбишь меня?" Спун
не нуждался ни в каких саксофонах. Он мог сказать все, что хотел, языком
своего тела. Ради него я бы стала алкоголичкой и проституткой... Но я не
желаю, чтобы он был "котом". Потому что тогда будет нельзя уродовать шею
продажной шлюхи засосами...
- Когда я еще не трахался с бабами, один парень мне все объяснил:
сказал, что у них между ног дырка, вот туда и нужно засовывать палку. Ну, я
и решил, что там здоровенная такая дырища! Вот уж намучился по первому
разу... Никак не мог попасть. Даже подумал, что у той девки вообще ничего
такого нет! Я же не знал, что нужно самому расстараться...
От этого рассказа я совершенно расслабилась.
- А теперь знаешь, что и куда?
- Ну-у, да... Теперь не приходится пальцем нащупывать. Дырка сама
надевается.
Дырка... Да она же живая! Она дышит... Если поднести к ней зеркальце,
то оно затуманится... Я хотела сказать все это Спуну, но не смогла издать ни
звука. Мои голосовые связки вечно подводят меня в самый неподходящий момент.
Например, как сейчас.
- У тебя кожа цвета черного дерева.
Самый несчастливый, но самый прекрасный цвет. Сколько бы я ни жарилась
на солнце, у меня никогда и близко такого не получается. Но если на этой
черной коже сделать надрез, то выступит красная кровь. А когда Спун любит
меня, его черное тело извергает белую сперму.