"Ирвин Ялом. Лечение от любви и другие психотерапевтические новеллы" - читать интересную книгу автора

родителей, детство, которого у меня никогда не было", - а сам в это время
мучился из-за трех писем, которые никак не решался вскрыть. Еще одна
пациентка заявляла: "Я хочу быть вечно молодой", - а сама была пожилой
женщиной, которая не могла отказаться от навязчивой любви к человеку моложе
ее на 35 лет.
Я уверен, что основным предметом психотерапии всегда бывает эта боль
существования, а вовсе не подавленные инстинктивные влечения и не
полузабытые останки прошлых личных трагедий, как обычно считается. В своей
работе с каждым из этих десяти пациентов я придерживался основного
клинического убеждения, на котором строится вся моя техника. На мой взгляд,
первичная тревога вызвана попытками человека, сознательными или
бессознательными, справиться с жестокими фактами жизни, с "данностями"
существования. [1]
Я обнаружил, что для психотерапии имеют особое значение четыре
данности: неизбежность смерти каждого из нас и тех, кого мы любим; свобода
сделать нашу жизнь такой, какой мы хотим; наше экзистенциальное одиночество;
и, наконец, отсутствие какого-либо безусловного и самоочевидного смысла
жизни. Какими бы мрачными ни казались эти данности, они содержат в себе
семена мудрости и искупления. Я надеюсь, что мне удалось показать в этих
десяти психотерапевтических новеллах, что можно противостоять жестоким
фактам существования и использовать их энергию в целях личностного изменения
и роста.
Из всех этих жизненных фактов наиболее очевидным, наиболее интуитивно
ясным является факт смерти. Еще в детстве, гораздо раньше, чем обычно
думают, мы узнаем, что смерть придет, что она неизбежна. Несмотря на это, по
словам Спинозы, "все стремится сохраниться в своем собственном бытии". В
самой основе человека лежит конфликт между желанием продолжать жить и
осознанием неизбежности смерти.
Приспосабливаясь к реальности смерти, мы бываем бесконечно
изобретательны, придумывая все новые способы ее отрицания и избегания. В
раннем детстве мы отрицаем смерть с помощью родительских утешений, светских
и религиозных мифов; позднее мы персонифицируем ее, превращая в некое
существо - монстра, скелет с косой,, демона. В конце концов, если смерть
есть не что иное, как преследующее нас существо, можно все-таки найти способ
ускользнуть от него; кроме того, как бы ни был страшен монстр, приносящий
смерь, он не так страшен, как истина. А она в том, что мы несем в себе
ростки собственной смерти. Становясь старше, дети экспериментируют с другими
способами смягчить тревогу смерти: они обезвреживают смерть, насмехаясь над
ней, бросают ей вызов своим безрассудством, снижают свою чувствительность,
взахлеб рассказывая о привидениях и часами смотря фильмы ужасов в ободряющей
компании сверстников с пакетиком жареного поп-корна.
Когда мы становимся старше, то стараемся выкинуть из головы мысли о
смерти: мы развлекаемся; мы превращаем ее в нечто позитивное (переход в иной
мир, возвращение домой, соединение с Богом, вечный покой); мы отрицаем ее,
поддерживая мифы; мы стремимся к бессмертию, создавая бессмертные
произведения, продолжаясь в наших детях или обращаясь в религиозную веру,
утверждающую бессмертие души.
Многие люди не согласны с этим описанием механизмов отрицания смерти.
"Что за нелепость! - говорят они. - Мы вовсе не отрицаем смерть. Все
умирают, это очевидный факт. Но стоит ли на нем задерживаться?"